Пробуждение - Алиса Евстигнеева Страница 13

На работу ехала в странном настроении, ибо у меня никак не получалось отделаться от мысли, что в первую очередь я еду к Артёму. Про его состояние специально не узнавала, хотя тут было достаточно одного звонка на пост, но логика подсказывала, что если бы что-то случилось, то мне бы уже давно сообщили. А всё остальное… мне хотелось увидеть его своими глазами, словно оттягивая неясное садомазахистское удовольствие.

Высидев утреннюю планёрку, всячески игнорируя самодовольные взгляды со стороны Асмолова, думала двинуться в сторону реанимации, но наткнулась на хмурого Куприянова, видимо, предупрежденного насчёт меня.

-Держись в стороне, - велел Кирилл. – В порядке он. Экстубировали вчера, дышит сам. Динамика положительная, если будет всё в норме, завтра в общую палату переведём.

Раздражённо скрипнула зубами и, крутанувшись на месте, отправилась в противоположном направлении. До обеда занималась текучкой. Подбивала старые карты, пару раз сбегала в другие отделения на консультации. Верхушкой моего профессионализма в первой половине дня явилась аппендэктомия. Я, конечно, понимала, что хороший врач не выбирает себе пациентов, и работает с задачами любой сложности, но в голове засела неотвратимое предчувствие, что чужие аппендиксы – теперь мой удел.

Будни хирургического отделения бывают разными, плановых операций нам хватает всегда, а вот дежурства раз на раз не приходятся, в отличие от приёмного, где регулярный ахтунг – дело привычное. Но работа обычно не иссякала. Иногда даже с перегибами, когда и одной дежурной бригады не хватало на всех, и ты Барсиком мечешься по отделению. После таких суток мы еле находим в себе силы доползти до дома и вырубиться. Порой бывает относительное затишье, когда наплыв пациентов умеренно приемлем. А иногда случается штиль… Последнее было моим сегодняшним вариантом.

В итоге в часа два окончательно измаявшись в ожидании чего-то неизвестного, я психанула и убежала в административный корпус к дяде Боре.

Истомин лишь тяжко вздохнул, обнаружив меня на пороге своего кабинета в сопровождении безуспешных попыток своего секретаря удержать меня на месте.

-Оля, пропусти эту сумасшедшую, - махнул рукой главрач, уже заранее смирившись с моим приходом.

-Я всё поняла, приняла, осознала, готова исправляться, - затараторила я сходу, как только за секретарём захлопнулась дверь.

-Ася, - выдохнул Борис Анатольевич, - давай не будем начинать?

-Нет, - сопротивляюсь я, - будем! Будем. Наказание достигло цели, если хотели чему-то научить, считайте, что у вас это получилось.

Он глянул на часы.

-Быстро же ты сдалась, я вот тебе сутки давал.

-Так, значит, можно прекратить весь это цирк? – по-хозяйски уселась я в кресло напротив шефа.

-Единственный, кто тут устраивает цирк – это ты. Аська, меня не сегодня – завтра на пенсию отправят, что ты тогда будешь делать? Другой человек тебя здесь и больше недели не выдержит.

Поджимаю губы. Так, главное не спорить, не спорить…

-Я буду паинькой, - делая как можно более безобидный вид, клянусь я тожественно.

-Сама-то в это веришь?

-Обязательно, - не моргнув глазом, вру я.

Борис Анатольевич задумчиво стучит пальцами по столу, будто действительно что-то обдумывая.

-Ладно, - кивает он головой, отчего мне хочется сжать кулаки в знаке ликования. Неужели всё так легко? Но дядя Боря как всегда не торопится облегчать мне жизнь. – Один вопрос. Только один, от которого зависит твоя дальнейшая судьба. Если ты отвечаешь мне на него честно, и ответ нас обоих удовлетворяет, то с завтрашнего дня можешь начинать работать в привычном режиме. Согласна?

Я с готовностью  закивала головой, хотя желудок и сжался от неприятного предчувствия.

-Ты отцу рассказала про пациента Тертышного?

Рабочий день подходил к концу, коллеги расходились по домам, бросая краткие прощания напоследок. Я сидела в ординаторской, рассматривая шершавую стену напротив моего стола. Штиль продолжался, и кто-то даже пошутил, что нам сегодня везёт. А меня ломало… от мыслей, от бездействия. Петрович, которого неясно каким ветром занесло к нам в ординаторскую, развлекал своими многочисленными байками дежурную сестру и молоденького интерна Юленьку. До меня доносились восторженные женские смешки, порой возвращая обратно в реальность.

-Ась, - наконец-то, вырвал меня из оцепенения Петрович. – Мы с тобой сколько лет вместе работаем? Года четыре?

-Пять, - на автомате поправляю я его.

-Пять, точно, - кивнул он головой. – Не поверишь, все эти годы мечтал спросить о том, кто ты по национальности.

Мой непонимающий взгляд.

-Да мы тут про национальные стереотипы. Вот Юленька у нас Штаунберг, с традиционными немецкими корнями. А ты у нас кто? Имя Асель же что-то должно означать? А, дитя гор?

Недовольно глянула в сторону анестезиолога, вообще-то он мне обычно нравился, за свой профессионализм и умение понимать тебя с полуслова, но иногда, в окружении женщин, на него находило желание поиграть на публику и изобразить из себя знатока человеческой натуры.

-Русская я, - как можно спокойней проговорила, удивляясь тому, что давненько же мне не приходилось говорить этих слов.

-С твоей-то внешностью? – усмехнулся назойливый коллега.

-Я в Питере родилась, - отрезала я, по возможности, отметая все остальные вопросы, резко встав с места и выйдя из ординаторской.

И ведь не врала. Почти. Родилась я действительно в Северной столице, правда, тогда она ещё была Ленинградом, в конце восьмидесятых. Самое смешное, что точной даты даже я не помню, а спросить по истечению лет не у кого.

Я совсем смутно знаю историю знакомства своих настоящих родителей, мама что-то пыталась мне рассказывать, но в силу своего возраста я запоминала мало и обрывочно, а уже потом стало откровенно не до этого.

Мама была молоденькой студенткой, до ужаса красивой и наивной, то ли по жизни, то ли по возрасту. А отец, мой родной отец, приехал на учёбу в город на Неве. Что-то вроде курсов повышения квалификации, которые тогда случались часто, перемешивая всех жителей нашей огромной страны. У них случился короткий роман, бурный и безрассудный, после которого мама осталась беременной, а второй родитель не ведая ни о чём, вернулся на свою малую родину.

Когда они встретились в следующий раз, мне было около трёх лет, и, кажется, я уже многое умела и понимала. По крайней мере, воспоминания о первых годах моей жизни, всегда приятно согревают душу, намекая на то, что не всё в моей жизни было бестолково. Мама, храня до последнего надежду, что они с отцом однажды встретятся опять, дала мне редкое и странное по тем временам имя Асель, что в сочетании с моей внешностью многое говорило людям о моём происхождении.

Не знаю, чего ожидал отец, приехав к своей случайной любви, наверное, всё что угодно, кроме темноволосой трёхлетней девочки с голубыми, чуть ли не синими глазами. Может быть, это действительно была любовь, а может быть, всего лишь чувство долга, но обстоятельства сложились так, что в этот раз он уезжал из Питера домой уже с женой и маленьким ребёнком. И всё было ничего, и отдалённо даже могло напоминать сказку про любовь, но уезжали мы в Грозный 1992 года, и все жуткие события тех кровавых лет, нам предстояло с мамой встретить в числе первых.