Одинокие сердца - Итсасо Лосано Мадарьяга Страница 12

Необычайная расторопность матери оказалась для Одри неожиданностью. Виолетта уверенно сновала туда-сюда по универмагу «Харродс», чувствуя себя как рыба в воде, в то время как Одри все никак не могла припомнить, где же они видели те брючки, которые ей очень понравились. В конце концов она стала просто ходить следом за матерью, порхавшей то по одному, то по другому этажу магазина и умудрявшейся без труда находить отдел, в котором продавалась «та очень симпатичная юбка» (или «тот свитер, который идеально подходит к брюкам в стиле модельера Ральфа Лорена, мы видели этот свитер, когда только что сюда пришли — помнишь? — там, у самого входа… да, там»).

С Одри в этом универмаге всегда происходило одно и то же: ей потребовалось бы несколько часов на то, чтобы научиться здесь ориентироваться, и поскольку у нее обычно не было для этого ни времени, ни надлежащего терпения, она просто окидывала взглядом интересующий ее этаж и, увидев вдалеке нужный отдел, пыталась пройти к нему, но при этом… его не находила. Одри знала, что этажи имеют форму кольца, но когда она пересекала проход, чтобы оказаться в нужной ей секции, неизменно забредала куда-нибудь не туда. Она никогда не помнила, где только что проходила, а если и помнила, то не могла разыскать, где это место находится. Каждый раз, когда Одри заглядывала в «Харродс», она испытывала разочарование. Ей, в общем-то, нравились большие универсальные магазины, однако она с большим трудом в них ориентировалась. Среди таких магазинов она отдавала предпочтение универмагу «Либерти». Одри нравилось это здание, построенное в стиле Тюдор, особенно его старинная часть, в которой она почему-то чувствовала себя очень комфортно. Одри любила проходить через стеклянные двери и гладить рукой перила, установленные еще несколько веков назад. Там она с удовольствием осматривала все-все отделы, и, прежде чем уйти, заходила в кафетерий, чтобы побаловать себя чашечкой чая с куском «Летнего пудинга» (самого вкусного из всех пудингов — кроме, конечно, тех, которые готовила ее мама).

Мать пообещала Одри, что сегодня они пообедают в «Либерти», но пока что Виолетта неутомимо переходила от прилавка к прилавку, прекрасно, видимо, зная, что хочет здесь найти. Одри этого не понимала. Она обычно покупала в магазинах то, что случайно попалось ей на глаза и при этом понравилось. Она никогда не задумывалась над тем, что ей может понадобиться из одежды, пока у нее не возникала потребность одеться каким-то определенным образом и пока она при этом не обнаруживала, что подходящей одежды у нее нет. Одри частенько покупала себе платья, которые не совсем подходили для того, чтобы носить их на работе, или юбки, показавшиеся ей чудесными, но затем проходили месяцы, а она так и не удосуживалась купить кофту, которая подходила бы к очередной из этих юбок. Обычно, отправляясь на работу в музей, Одри предпочитала надевать костюм — брюки и пиджак, однако в глубине души ей очень не нравилось носить все время одни лишь костюмы, пусть даже и разного цвета.

А вот ее матери, похоже, удавалось находить все, что ей было нужно и что ей, кроме того, было к лицу. Одри не могла не одобрить ее выбор при каждой покупке, тем более что она вряд ли смогла бы выбрать что-нибудь лучше. Одри явно не обладала талантом хождения по магазинам. Ей нравилось бродить по этажам больших универмагов, наслаждаясь лицезрением популярных в текущем сезоне расцветок, текстур и узоров. Девушка разглядывала сногсшибательные вещи, которые зачастую не могла себе позволить, но при этом не могла отказать себе в удовольствии прикоснуться к ним хотя бы на несколько секунд, восхищаясь, например, мягкой кашемировой юбкой и подходящим под эту юбку роскошным свитером, или же теплым пальто, наводящим ее на мысли о холодных и пасмурных зимних днях. Одри была импульсивной и несобранной и сама это осознавала, однако, оказавшись в каком-нибудь универсальном магазине, неизменно покупала то, что бросилось ей в глаза. «А все из-за изощренной креативной рекламы, которая преследует нас на каждом шагу. Стоило мне только увидеть такой вот кашемировый комплект, и я тут же представляла себе, как сижу на шикарном диване перед камином с потрескивающим в нем огнем и держу в руке чашку с душистым чаем — или даже бокал с ароматным, приправленным пряностями вином. Или же воображаю, как прогуливаюсь по рощицам и лугам воскресным утром, одетая в такое вот пальто, которое позволяет женщине не только не мерзнуть зимой, но даже наслаждаться прогулками в холодную погоду. В общем, все из-за этой чертовой рекламы!»

Но хотя Одри и осознавала, какое одурманивающее воздействие может оказывать на нее реклама, она продолжала коллекционировать рекламные каталоги, присылаемые в начале каждого сезона, и, вернувшись после долгого рабочего дня, перед сном усаживалась на диван, держа в руке чашку чая (но ей почему-то не приходило в голову, что собственный диван тоже может быть шикарным, чай в ее чашке — ароматным, а огонь в ее камине — потрескивать), и листала эти каталоги, мысленно переносясь в места, изображенные на фотографиях, и представляла себя облаченной в самые лучшие ткани и ощущающей их ласковое прикосновение и вселяемую ими уверенность в себе. Такие фантазии заставляли ее улыбнуться и тихонечко замурлыкать себе под нос от удовольствия, а затем пойти — нет, не пойти, а проследовать к своей кровати такой легкой походкой, как будто она не идет, а парит в воздухе, не касаясь ногами паркета. Одри не раз признавалась себе, что обожает осень и зиму — времена года, во время которых человеку приходится из-за непогоды подолгу сидеть дома, смотреть телевизор или читать какую-нибудь интересную книгу. Она иногда даже брала на субботу незаконченную работу из музея: а где еще можно ее закончить, как не на своем диване, напротив камина, надев домашние тапочки и закутавшись в халат, поставив чайник со свежеприготовленным чаем из роз на журнальный столик и включив музыку Моцарта. Бодрость и легкость этой музыки были идеальными помощниками в стремлении Одри создать себе крепость, которая обеспечивала бы ей защиту от холода и непогоды. Одри была очень рада тому, что у нее есть дом, из которого не нужно выходить и в котором можно, если хочется, оставаться долго-долго.