Леон и Луиза - Алекс Капю Страница 12

– У меня теперь звонок на велосипеде, – сказала она. – Я тебе что-нибудь должна за него?

– Ну что ты.

– Я тебя об этом не просила. И всё равно большое спасибо. Когда ты это сделал?

– Вчера вечером, после пивной.

– Значит, у тебя случайно оказался с собой звонок и отвёртка.

– И подходящий гаечный ключ.

Луиза тоже прислонила свой велосипед к афишной тумбе, села рядом с ним на скамью и закурила сигарету.

– А что это у тебя опять такое странное на багажнике?

– Четыре шерстяных одеяла и котелок, – сказал Леон. И сумка с хлебом и сыром.

– Снова нашёл на дороге?

– Еду на море, – сказал он. – Сегодня туда, завтра обратно.

– Просто так?

– Опять хочу увидеть океан. Восемьдесят километров, через пять часов я там.

– А потом?

– Погуляю по утёсам, пособираю на пляже всякую дрянь и найду себе сухое местечко для ночлега.

– И для этого тебе нужны четыре одеяла?

– Хватило бы двух.

– Мне тоже поехать?

– Было бы хорошо.

– Если я поеду, ты ко мне полезешь.

– Нет, – сказал он.

– За кого ты меня держишь, за идиотку? Любой мужчина полезет к девушке, если останется с ней в дюнах.

– Это верно, – согласился Леон. – Но я не буду это делать.

– Ах, нет?

– Нет. Хотеть и делать – это не одно и то же. – Леон встал и пошёл к своему велосипеду. – Кстати, в Ле Трепоре нет дюн.

– Ах, нет? – Луиза засмеялась.

– Только скалы. И галечный пляж. Серьёзно, я не буду этого делать. Пока ты сама не начнёшь.

– Честно?

– Клянусь.

– На сколько обычно хватает твоей клятвы?

– На всю мою жизнь. Я серьёзно говорю.

Луиза наморщила лоб и надула губы, потом выдохнула носом.

– Погоди минуту. Я сбегаю за сигаретами.

Они дружно выехали из города и поехали на запад в сторону океана по широкой, прямой и пустой дороге через восхитительные луга Верхней Нормандии, которая с незапамятных времён столь щедро одаряет своих жителей всем необходимым. Небо было высоким, а горизонт лежал далеко впереди, и слева и справа пролетали блёкло-зелёные военные поля пшеницы, которые росли реденько и неравномерно, как юношеская щетина, потому что засеяны были неопытными женскими и детскими руками; потом на холмогорье, вдали от деревень, попадались покатые, годами непаханые земли, которые уже начали зарастать березняком.

Луиза ехала быстро, а Леон легко поспевал за ней, потому что был свеж и полон сил. Они смотрели вперёд на дорогу, их ноги равномерно крутили педали, а поскольку их мысли были заняты тем, как ехать, где повернуть и куда прибыть, разговаривали они мало; они были счастливы. Время от времени он поглядывал на Луизу краем глаза, а она делала вид, что не замечает этого. Однажды они на полном ходу взялись за руки и ехали плечом к плечу, а потом она просто так от радости зазвонила в свой велосипедный звонок.

Уже в половине третьего они неожиданно и раньше, чем планировалось, добрались до места. Океан не известил их заранее о своей близости – воздух не стал солонее, небо просторнее, растительность скуднее, а почва песчанее; просто в какой-то момент нормандский ландшафт с тучными пашнями и сочными лугами резко оборвался и в сотне метров ниже, у подножия меловых скал нашёл своё продолжение в сером прибое Северного моря. Они проехали мимо канадского военного госпиталя, размещённого в целом море белых палаток на скалах, потом вдоль реки въехали в Ле Трепор.

Раньше это местечко было рыбацкой деревней. С тех пор, как сюда протянулась железная дорога из столицы, местные жители стали наниматься в обслугу к парижским курортникам, которые понастроили у подножия скал роскошных особняков с видом на море. Леон и Луиза поставили свои велосипеды у набережной Франсуа Первого и пошли прогуляться вдоль порта. Они разглядывали рыбаков в лодках, которые с погасшими окурками в уголке рта приводили в порядок сети своими грубыми руками, чинили паруса, сворачивали в бухту канаты и чистили палубы; окидывали взглядом отдыхающих в их розовых туфельках и блестящих гамашах, в их белых матросских костюмах и просвечивающих льняных юбках, в их панамах, искусно блондированных косах и с их выставленным напоказ парижским произношением. Внезапно Леон почувствовал, что Луиза взяла его под руку; этого она никогда прежде не делала.

– Посмотри на эти сахарные жопоморды с их зонтиками от солнца, – сказала она. – Если ты когда-нибудь увидишь меня с таким зонтиком, сразу пристрели.

– Нет.

– Это приказ.

– Нет.

– Мне больше некого попросить.

– Ну, ладно.

Потом они снова шли молча, будто были давно обжившейся парой, которой больше ничего не нужно доказывать. Ещё когда они ехали на своих велосипедах и давили на педали, они были свободны и естественны, потому что их цель ещё лежала в будущем и настоящее не было важным; теперь же отговорок и препятствий больше не существовало – и считалось то, что было. Но и сейчас, когда они гуляли по пристани, между ними не было осторожности и неловкости, была лишь трудность выразиться словами.

Что касается Леона, то ему хватало уже одного ощущения тепла её ладони на сгибе своего локтя, чтобы быть безмятежно счастливым. Впервые в жизни он так близко гулял рядом с девушкой; немного склонив голову, он мог вдохнуть аромат её нагретых солнцем волос, это было уже почти слишком – больше, чем он мог вынести.

Они шли по портовому молу в сторону маяка, который обозначал вход в гавань, сели там на парапет и разглядывали входящие и уходящие корабли и парусные лодки. Когда солнце склонилось к океану, они вернулись в городок, поднялись по улице де Пари и осмотрели церковь Сен-Жак, символ города.

Прямо у входа справа была статуя мадонны, перед которой они надолго остановились; то была простенькая гипсовая фигура с плоским лицом, с раскрашенными щеками и чёрными глазами-пуговками. Её одеяние состояло из синего, расшитого золотом бархата, и всё было покрыто записочками, многократно сложенными или свёрнутыми в трубочку. Они были приколоты к платью булавками или воткнуты между пальцами или всунуты под головной покров богоматери, записочки лежали на её нимбе и на её стопах, и даже в её губах и в ушах торчали записочки всех размеров и цветов.

– Что это за бумажки? – спросила Луиза.

– Жёны моряков просят богоматерь защитить их мужей, – сказал Леон. – У нас дома так же. Они рисуют на записочке свою рыбацкую лодку и надеются, что под защитой святой девы она вернётся невредимой. Другие заворачивают в бумажку прядку волос своего чахоточного ребёнка и просят деву дать ему здоровье. А в последнее время пошли в ход фотографии солдат.