Клятва Рыцаря - Эмма Орчи Страница 12

– Как всякий англичанин, Рыцарь Алого Первоцвета немного стыдится выказывать чувства; он готов даже отрицать всякие благороднейшие чувства, наполняющие его сердце. Но возможно, что и азарт играет немаловажную роль в его деятельности, связанной с огромным риском.

– Во Франции его боятся. Он уже столько народу спас от смерти!

– И спасет еще многих, Бог даст.

– Ах, если бы он мог спасти бедного маленького узника в Тампле! О, если бы ваш благородный Рыцарь Алого Первоцвета отважился спасти этого невинного агнца, – прибавила она со внезапно набежавшими на глаза слезами, – я в глубине души благословила бы его и сделала все, что только могу, лишь бы ему помочь!

– Да благословит вас Бог за эти слова, мадемуазель! – воскликнул Арман, опускаясь перед ней на колени. – Я уже начал терять веру во Францию, начал думать, что все здесь – и мужчины, и женщины – низкие, злые, жестокие люди; но теперь могу только на коленях благодарить вас за ваши участливые слова, за то нежное выражение, которое видел в ваших глазах, когда вы говорили о несчастном, беспомощном, всеми брошенном дофине.

Ланж больше не удерживала слез, катившихся по щекам. Одной рукой она прижала к глазам тоненький батистовый платочек, а другую невольно протянула Арману, продолжавшему стоять на коленях. Под влиянием охватившего его чувства он обнял Ланж за талию и стал шептать нежные слова любви, готовый поцелуями осушить ее слезы.

Вдруг на лестнице послышались тяжелые шаги нескольких человек, затем раздался женский крик, и с выражением ужаса на лице в комнату ворвалась мадам Бэлом, родственница Ланж.

– Жанна, дитя мое! Это ужасно! Что с нами будет? – простонала она, закрывая голову передником и падая в кресло.

Ланж и ее гость в первую минуту не тронулись с места, словно не отдавая себе отчета в случившемся, но в следующий момент до их слуха долетел резкий окрик:

– Именем народа, откройте!

В то страшное время такое требование всегда служило прологом к драме, первый акт которой неизбежно кончался арестом, а второй почти всегда – гильотиной.

Жанна и Арман взглянули друг на друга, сознавая, что только смерть может разлучить их. Не сводя взора с Сен-Жюста, с горячим поцелуем приникшего к ее руке, Жанна твердо произнесла:

– Тетя Мари, соберись с духом и сделай, что я скажу!

– Именем народа, откройте! – снова крикнул грубый голос за дверью.

Бэлом сбросила с головы передник и в изумлении смотрела на всегда кроткую Жанну, неожиданно заговорившую таким повелительным тоном. Видимое спокойствие и твердость племянницы оказали свое действие на старушку.

– Что ты думаешь делать? – трепещущим голосом спросила она.

– Прежде всего ступай отворить дверь!

– Но… там солдаты…

– Если ты добровольно их не впустишь, они через две минуты высадят дверь, – с прежним спокойствием возразила Жанна. – Открывая дверь, ворчи погромче, что тебе помешали стряпать, и сразу скажи солдатам, что они найдут меня в будуаре. Иди же, ради Бога! – с нетерпением повторила она. – Иди, пока дверь еще цела.

Испуганная Бэлом поспешно повиновалась. Действительно, нельзя было терять ни минуты – снаружи в третий раз послышалось грозное:

– Именем народа, откройте!

– Начинайте поскорее что-нибудь декламировать. Какое-нибудь любовное объяснение! – быстро шепнула Жанна Сен-Жюсту, не поднимая его с колен. – Какое вы знаете?

Арман подумал, что она от страха помешалась.

– Мадемуазель… – начал он, стараясь ее успокоить.

– Слушайте и делайте, что я скажу! – с полным самообладанием промолвила она. – Тетя Мари послушала меня. Согласны вы последовать ее примеру?

– Готов даже умереть! – с живостью воскликнул Арман.

– Тогда начинайте скорее декламировать! – умоляла Жанна. – Неужели вы не знаете никакого монолога наизусть? Или объяснение Родриго с Хименой? Если не это, так что-нибудь другое! – быстро проговорила она. – Только скорее! Каждая минута дорога!

Это была правда: из передней уже слышно было, как грубый голос спрашивал, где гражданка Ланж.

– У себя, в будуаре, – ответила тетя Мари, под влиянием страха отлично разыгравшая свою роль. – Вот уж не вовремя-то! – ворчала она. – Ведь сегодня у меня хлеб печется!

– Придумайте же скорее! – с отчаянием прошептала Жанна, в смертельном страхе сжимая руку Сен-Жюста. – Ради спасения нашей жизни… Арман!

В первый раз в эту страшную минуту она назвала Сен-Жюста по имени. Словно по вдохновению свыше, он сразу понял, чего она требовала, и в тот момент, как дверь будуара широко распахнулась, он, все еще стоя на коленях, прижал руку к сердцу, а другую подняв к небу, громко продекламировал из «Сида» несколько строк.

– Нет, нет, милый кузен, – с недовольной гримасой проговорила хорошенькая артистка, – это никуда не годится! Вы не должны так подчеркивать конец каждой строки…

Эрон (это он так порывисто распахнул дверь) в недоумении остановился на пороге. Он рассчитывал найти здесь одного из приверженцев неутомимого Рыцаря Алого Первоцвета, а вместо этого увидел молодого человека, который хотя и стоял на коленях перед гражданкой Ланж, но, по-видимому, был далек от восхищения ею и хладнокровно цитировал стихи.

– Что это значит? – грубо спросил Эрон.

Ланж невольно вскрикнула от неожиданности.

– Как, сам гражданин Эрон? – воскликнули она, кокетливо разыгрывая смущение. – Отчего же тетя Мари не доложила о вас? Это большое упущение с ее стороны! Впрочем, сегодня она занята – она собиралась печь хлеб, и я не решаюсь сделать ей замечание. Садитесь, пожалуйста, гражданин Эрон! А вас, кузен, – весело обратилась она к Сен-Жюсту, – прошу не стоять больше в таком глупом положении!

Некоторую лихорадочность в движениях и легкий румянец на щеках можно было свободно объяснить боязнью перед таким неожиданным посещением. Эрон настолько растерялся, найдя совершенно не то, что ожидал, что молча смотрел на молодую хозяйку, продолжавшую болтать как ни в чем не бывало.

– Кузен, – произнесла Жанна, обращаясь к Арману, поднявшемуся наконец с колен, – это гражданин Эрон, о котором я вам говорила. А это – мой кузен Бэлом, только что приехавший из провинции, – обратилась она к Эрону. – Он играл в Орлеане главные роли в трагедиях Корнеля; однако, боюсь, парижская публика окажется не такой снисходительной, как орлеанская. Но отчего у вас такой мрачный вид, гражданин? – вдруг спросила она, понизив голос и словно лишь теперь поняв, что Эрон мог прийти вовсе не в качестве почитателя ее таланта. – Я ведь думала, вы пришли поздравить меня с моим вчерашним успехом. Я видела вас вчера в театре, хотя вы и не захотели потом прийти ко мне. Посмотрите на эти цветы! Были такие овации! – Жанна указала на многочисленные букеты в вазах. – Гражданин Дантон сам поднес мне букет фиалок, а Сантерр – нарциссы. А вот этот лавровый венок – не правда ли, хорош? – я получила от самого гражданина Робеспьера!