Признание в любви - Мэри Энн Гиббс Страница 12

— Жанна. Моя дорогая Жанна, что на тебя нашло? Что ты говоришь?

Неожиданно в маленьком садике появился граф де Эстобан, и в то время, как Эдвард Бьюмонт, представляемый Сарой; неловко раскланивался перед ним. Филипп Кадо, повернув раненую голову, с любопытством уставился на графа. Он никогда не видел старорежимного французского аристократа, и если бы не был так измучен, то получил бы интересное впечатление. Одежда его была старомодной, как и свежеуложенные и напудренные волосы, но она была сшита из прекрасной материи. Филипп отметил накрахмаленные оборки рубашки и отделанный кружевом платок в его белых пальцах. Граф, в свою очередь, вскользь взглянул на лейтенанта, приструнил Жанну и обратился к леди Темперли и Мелиссе:

— Леди Темперли, я рад видеть вас! Мадемуазель Мелисса, я ваш слуга! Мне сказали вчера, что вы прибудете, и с нетерпением ожидал этого момента. — Он поцеловал их руки с галантным поклоном, взмахнув кружевным платочком. Затем взглянул на высокого англичанина, но лицо мистера Бьюмонта было непроницаемым в ожидании окончания этой церемонии.

— Месье Эстобан, мы просим у вас прощения! — нарушила молчание Сара. — Боюсь, что в порыве беспокойства о бедном месье Кадо мы забыли о вещах, о которых следовало бы помнить, но ваша служанка напомнила нам о них. Лейтенант Кадо — французский офицер, монсеньор. Он подвергся нападению и был ограблен, когда вчера вечером возвращался обратно в тюрьму. Вы сами видите, что он ранен, и, если вы позволите ему остаться здесь на скамейке на некоторое время, мы с кузиной пойдем домой, велим слугам запрячь коляску и отвезем его в замок. Таким образом, мы не будем больше задерживать мистера Бьюмонта, который отложил свою поездку, чтобы нам помочь.

Старик выслушал ее молча, а когда она закончила говорить, поднял руку, требуя внимания. Он взглянул на нежданного гостя, бесстрастно оценил его рану, бледное лицо и состояние духа в сложившейся ситуации. Обращаясь к нему на чистейшем литературном французском языке, он спросил:

— Есть ли в тюрьме госпиталь, монсеньор?

— Конечно есть, господин граф.

— Будут ли они лечить вас как должно?

— Они обеспечат мне превосходное лечение, благодарю вас. — Голос Филиппа был такой же холодный и бесстрастный, как и голос старого человека.

— Но вы, возможно, не хотите туда возвращаться? — Темные глаза графа стали неожиданно проницательными.

— Напротив, мне необходимо вернуться туда как можно скорее.

— Но, монсеньор! — В отчаянии Сара обратилась к мистеру Бьюмонту, пересказав ему состоявшийся разговор, и тот нахмурился.

— Я сказал вам, сэр, — повернулся он к Филиппу, — что привел вас сюда, чтобы вам перевязали голову, и намереваюсь увидеть это, прежде чем покину вас. Вы не можете ехать в замок с кровоточащей раной, вы и так уже потеряли много крови. Если эта старая женщина откажется найти кусок чистой ткани и бутыль воды, будь я проклят, если не велю моему слуге открыть один из моих сундуков в экипаже и найти чистую рубашку, чтобы сделать из нее лоскуты…

— Монсеньор очень добр ко мне. — Филипп с благодарностью взглянул на англичанина. — Но боюсь, что разум мой не вполне может оценить сложившуюся ситуацию. Я не умру по дороге в госпиталь, и в нем отнесутся к моей ране с надлежащим вниманием, так что меня не отправят в Черную Дыру. Но дело не в этом. Дело в том, что мне придется рассказать двум моим друзьям, что случилось с их деньгами, и попросить капитана Буллера компенсировать их убытки из причитающихся мне денег. Я не смогу спать спокойно, пока это не будет сделано.

— Все это, без сомнения, будет улажено, — вмешался в разговор граф, заговорив по-английски. — Где вы жили во Франции, лейтенант?

— В Париже, монсеньор.

— Ваше имя?

— Филипп Кадо.

— Кто ваш отец?

— Местный нотариус… Я звал его отцом, но на самом деле он мой дядя. Я его приемный сын.

Граф внимательно смотрел на него несколько минут, которые длились, казалось, целую вечность, а затем обратился к рассерженной Жанне.

— Нагрейте немного воды, принесите чистое полотенце и промойте рану этому джентльмену, — приказал он. — А затем перевяжите его голову бинтом, который вырежете из простыни.

— Джентльмен! — возмущенно вскричала служанка. — Где этот джентльмен? Я не вижу никого, кроме буржуазного отпрыска, сына нотариуса из Парижа, и вы не должны называть его джентльменом.

— Помолчи! — резко оборвал он ее. — Делай, что я тебе велю. А когда перевяжешь рану, принеси ему еду. — Затем совсем другим тоном обратился к мистеру Бьюмонту: — Я уладил это дело, монсеньор. Но позвольте побеспокоить вас еще раз, прежде чем вы уедете. Помогите этому молодому человеку пройти в небольшую свободную комнату в моем доме.

В этот момент его вновь визгливо прервала Жанна:

— Свободную комнату, мой господин?! И для кого? Для этого оборванца?.. Оказывается, все эти годы мы держали свободную комнату лишь для этой персоны… Хорошенькое дело! Может быть, мне принести одну из ночных рубашек графа для этого джентльмена?

— Конечно, — подтвердил граф. — А затем постирай его рубашку, потому что, мне кажется, она не совсем свежая… А теперь, монсеньор Бьюмонт, если вы можете нам помочь…

— Я в вашем распоряжении, сэр. — Эдвард Бьюмонт заверил его, что он нисколько не торопится продолжать свое путешествие. — Я собирался доехать лишь до Дав-Тай-Холл, погостить у друзей, — пояснил он, а затем легко поднял Филиппа со скамейки, помог ему дойти до дома и подняться по ступенькам наверх, в свободную комнату.

Это была маленькая, но очень чистая комната, в которой стояла узкая кровать, застеленная чистым бельем, будто гость, для которого она была предназначена, мог приехать в любой момент.

Эдвард Бьюмонт помог лейтенанту улечься на узкой кровати, и в эту минуту в комнату заглянул граф и сказал, что собирается лично посетить в замке капитана Буллера.

— Я хорошо знаю капитана, — сообщил он. — Я объясню ему все и буду просить о смягчении условий вашего пребывания в плену, лейтенант Кадо, поэтому вы можете оставаться в моем доме до полного выздоровления. Я также попрошу его дать денег тем двум заключенным, которым, как вы вообразили, вы должны.

— Монсеньор граф очень добр. — Филипп попытался улыбнуться, но боль, пронзившая голову, превратила улыбку в гримасу. — Я не смогу вас отблагодарить, монсеньор…

— А я не знал, что мы обсуждали оплату. — Месье Эстобан снова стал ледяным и непроницаемым. — Ваш покорный слуга, монсеньор. Ваш покорный слуга, монсеньор Бьюмонт! — Он покинул комнату и спустился по ступенькам дома с таким видом, будто сходил по парадной лестнице Версальского дворца.

Оставшись вдвоем, молодые люди с улыбкой переглянулись, и лейтенант картинно возвел глаза к небу.

— Я встречал подобных французских эмигрантов в Лондоне, — сказал Бьюмонт. — Поверьте мне, они горды, как Люциферы, и вспыльчивы, как огонь. Вы должны тщательно подбирать слова, разговаривая с этим пожилым господином.