Балом правит любовь - Гейл Уайтикер Страница 12

Эдвард выпрыгнул из экипажа и, взлетев вверх по ступеням великолепного четырехэтажного особняка, нетерпеливо постучал в дверь тростью. Немного погодя ему отворили, и дворецкий, почтительно склонив голову, отступил в сторону, пропуская его внутрь.

— Миледи в гостиной, милорд.

— Спасибо, Денвер. — Вручив человеку шляпу и перчатки, Эдвард поднялся по лестнице.

В помпезно обставленной гостиной, как всегда, в полумраке, в кресле у камина, скорбно приложив к глазам платок, сидела его мать. Зная, что ждала она не его, Эдвард без слов приблизился к буфету и взял одну из стоявших там неровно поблескивавших свечей.

— Добрый вечер, матушка.

Леди Гартдейл от неожиданности вздрогнула.

— Эдвард! — Женщина обернулась и с осуждением воззрилась на сына. — Что ты здесь делаешь?

— Я приехал по вашей записке. — Эдвард подошел к серебряным канделябрам и огарком, который держал в руке, зажег свечи.

Глаза вдовы сузились.

— Письмо предназначалось Элен.

— Я перехватил его. Как ваше здоровье, матушка?

— Я нездорова, но вас ведь это не заботит, — проворчала мать. — Где Элен? Почему все оставили меня одну?

Эдвард возвратил огарок на подсвечник, а затем, взяв стул, уселся напротив матери.

— Нынче вечер у миссис Таунли. Мы все, даже вы, в числе приглашенных.

Леди Гартдейл отмахнулась.

— Я теперь не выезжаю. В день смерти твоего отца я удалились от мира. Удивительно, что люди этого не помнят.

— Они помнят, но шлют приглашения в надежде на то, что вы одумаетесь и придете.

Рука с платком застыла на месте.

— Мне не нравится твой тон, Эдвард. Ты знаешь, как мне тяжело, какую неизгладимую печаль оставила в моем сердце смерть твоего отца. Но, видно, никому нет дела до моих страданий! Никто не считает горе вдовы естественным.

Эдвард вздохнул. Он слышал эти слова не раз и понимал: споры и увещевания бесполезны. Однако сдерживать раздражение порой становилось просто невыносимо.

— Никто не говорит, что вам не должно горевать по отцу, мама, но всему есть предел. Нельзя, чтобы все остальные легли заживо в могилу единственно потому, что вы это избрали для себя.

— Ты несправедлив ко мне!

— Вы полагаете? Со дня кончины отца минуло четыре с половиной года — времени довольно, чтобы оправиться от горя.

— Он был мне мужем!

— А мне отцом, и я тоже нежно любил его, — принужден был ответить Эдвард. — Но его уж не вернешь, а мой долг, как, к слову, и ваш, — продолжать жить дальше.

— У меня нет больше ни перед кем долга!

— Вздор! Через несколько недель Элен покинет нас. Вы могли бы позаботиться, чтобы у нее остались приятные воспоминания о последних днях, проведенных в отчем доме.

Мать отвернулась.

— Никак не возьму в толк, о чем ты!

— Неужели? — Эдвард вынул письмо и потряс им в воздухе. — Я о той записке, что вы прислали Элен. Вы умоляете ее вернуться домой, чтобы скрасить ваше одиночество, а между тем вам прекрасно известно, что она на званом вечере.

Леди Гартдейл с вызовом посмотрела на сына.

— Я ее мать и вправе рассчитывать на частичку дочерней любви и привязанности.

— Она с радостью дарит вам свою любовь, но вы не вправе требовать ее неотлучного присутствия и столь самозабвенной привязанности.

— Зачем эти нападки, Эдвард? Я сделала все для вашего счастья! И вот мне награда за страдания. — Леди Гартдейл на миг умолкла, теребя в руках платок. — Ты должен был привезти Элен с собой. Нельзя оставлять ее одну, без присмотра. Ты же знаешь, что можно ждать от мужчин: все они одинаковы.

Эдвард устало провел рукой по волосам.

— Она не одна. С ней Аманда Таунли и другие друзья. Кроме того, Барбара с мужем присмотрят за ней.

— Хм! Она должна быть со мной!

Эдвард не счел нужным возражать. Что толку? — Мне жаль, что вы остаетесь при своем мнении, мама. У нас с Барбарой давно своя жизнь, и Элен устраивает свою судьбу. — Эдвард неспешно поднялся. — Вам тоже не худо бы задуматься о вашей будущности. Не то существование сделается для вас и вовсе несносным.