Лучшие годы Риты - Анна Берсенева Страница 12

– Где учился? – с интересом спросил Игорь. – В каком институте?

Ему было интересно все, связанное с ней.

– В каком-то инженерном, – ответила Рита. – Кажется, в технологическом. Есть в Москве такой институт? В общем, он был технолог. И у них в институте был кружок. Что-то историческое.

– Он был диссидент? – догадался Игорь.

– Ну, я точно не знаю… Я маленькая была, когда он умер, а маме он в подробностях не рассказывал. Да она и не понимала в этом ничего. Она говорила, его после института никуда не взяли на работу и вообще велели из Москвы уехать. Прописка в общежитии кончилась – что ему оставалось?

– Я думаю, даже проще сделали, – заметил Игорь. – По распределению отправили, вот и все.

– Ну, или так, – кивнула Рита. – В общем, он сюда приехал технологом, на наш завод железобетонных изделий. Я ничего о нем не знаю, – вздохнула она. – Мне шесть лет было, когда у него инфаркт случился. Я только помню, что он был не такой, как все. Совсем не такой. Трудно объяснить, в чем. Во всем. Мама говорит, он был строптивый и не умел покоряться судьбе, – улыбнувшись, добавила она.

– Это неудивительно.

Игорь тоже улыбнулся.

– Почему?

– Потому что ты тоже строптивая. От кого-то же это тебе досталось?

– Наверное, от него, – согласилась Рита.

– Так что в Москву тебе ехать обязательно, – подытожил Игорь.

И Рита поехала.

Она и предположить не могла, какой мучительной окажется эта поездка! Даже мамино недовольное ворчание, даже изумление от того, что конкурс в этом году оказался вдвое больше, чем в прошлом, просто заоблачный он оказался, – ничто не было для нее так невыносимо, как разлука с Игорем. Все слова, которые надо было себе сказать, – что он сам настоял на ее поездке, что невозможно упускать шанс, который дает жизнь, что нельзя предавать свою мечту, в конце концов, – эти слова она повторяла себе ежедневно. Но стоило ей взглянуть на фотографию Игоря, как все они переставали иметь какое-либо значение.

Даже на обычной любительской фотографии, которую Митя Гриневицкий сделал фотоаппаратом «Смена», взгляд у Игоря был такой, что мир тонул в этом взгляде весь, без остатка. И пятна света на потолке комнаты в Гнездниковском переулке складывались в его портрет, и в шуме машин на улице Горького слышался Рите его голос, и однажды утром ей показалось, что он ходит под окном по тусклой позеленевшей крыше соседнего дома…

И вот в то утро, за день до начала экзаменов, когда она услышала его шаги по крыше, Рита поняла, что больше не хочет говорить себе какие-то неубедительные слова. Не хочет и не будет.

«Я могу поступить в следующем году. И еще через год. И когда угодно. Шанс – только слово. Он останется шансом всегда, и я всегда смогу его использовать. А любовь – это сейчас. Ее, может, никогда в моей жизни больше не будет. То есть что я говорю? Что значит – будет, не будет? Она уже есть, я вся из нее состою. И что же я делаю? Почему отказываюсь от нее? Какая глупость!»

Это прозвучало у нее в голове так ясно и радостно, как будто там, внутри ее, была настоящая Рита, лучшая, такая, какой должна она быть. И эта настоящая Рита наконец решилась произнести слова, исполненные настоящей правды.

В тот же день она сказала маме, что передумала поступать в Полиграф. Мама восприняла известие с радостью, не преминув упрекнуть Риту, что зря потратили деньги на поездку и на ее подготовку к экзаменам, но дело было не в этом. А в том, что уже через два часа они сели в поезд на Курском вокзале, а еще через четыре – вышли из него в Меченосце.

Рита не забежала домой даже для того, чтобы переодеться. Подумаешь, посидела немного в вагоне у окна! Одежда от этого не испачкалась.

Ей надо было увидеть Игоря сейчас же, немедленно. Неделя разлуки с ним – невыносимая, никчемная – подталкивала ее в спину, когда она бежала по пыльной улице вниз, к реке, к зацветающему яблоневому саду, в котором стоял дом его бабушки.

Калитка была закрыта. И не на щеколду от бродячих собак, как обычно, а на замок. Это было странно – Игорь никогда не запирал калитку днем. Рита заколотила в нее сначала рукой, а потом и ногой. Через несколько минут дверь дома открылась, и она увидела сиделку Игоревой бабушки.

– Кто там, что ты? – приговаривала та, идя к калитке. – Зачем колотишься?

– А где Игорь? – нетерпеливо спросила Рита.

– Ну так уехали же они. – Сиделка пожала плечами так, будто сообщала Рите нечто само собой разумеющееся. – Позавчера еще.

– Как?.. – пробормотала Рита. – К-куда уехали?

– В Москву, – ответила сиделка.

Взгляд, которым она смотрела на Риту, не выражал ничего. Наверное, с другим взглядом и невозможно было бы проводить всю свою жизнь в однообразных заботах о посторонних людях.

Рите вообще не стоило бы об этом думать – ну кто ей эта сиделка? – но от растерянности, от недоумения мысли ее цеплялись за какие-то неважные подробности.

– Кто уехал? – невпопад спросила она.

– Да все, – бесстрастно ответила сиделка. – Сами из Москвы приехали, старуху забрали. Ну и сын с ними.

– Уехал с ними? – переспросила Рита. – В Москву?

Сиделка молча кивнула. Наверное, ей надоело повторять одно и то же.

– А зачем? – спросила Рита.

– Так уезжают же они. В Америку.

Если бы Рита услышала, что Игорь превратился в ясна сокола и улетел в сине небо, это потрясло бы ее меньше, чем сообщенное сиделкой.

Никогда он не говорил ей ни о чем подобном!.. Никаких разговоров об отъезде они не вели вообще, ни в какую Америку он не собирался, да и никуда не собирался, в последнее время не собирался даже в Москву!..

– Но… почему?.. – с трудом выговорила она.

– Вот этого не знаю, – с тем же бесцветным спокойствием сказала сиделка. И добавила: – Чужая душа потемки.

Эти слова гудели у Риты в голове так, будто кто-то ударил в колокол, и никак не утихал его гул.

Ничего больше об Игоре сиделка не знала. И Рита ничего не знала о нем; только сейчас она это поняла. Где он живет в Москве? Как ему позвонить, ведь наверняка у него есть домашний телефон? Там ли он еще, в своей московской квартире, или уже летит через океан? Или уже в Америку прилетел?

Но главный вопрос, тот, который не просто гудел у Риты в голове, а впивался в мозг, был: почему он ничего ей не сказал? Как такое может быть, что он исчез из ее жизни навсегда, не сказав ей при этом ни слова?

«Или не навсегда? – вдруг подумала она. – Может, он письмо мне оставил? Ну конечно, я ведь даже домой не зашла, а там точно есть письмо!»

Это было так очевидно, что Рита чуть не засмеялась. И тут же прекратилась глупая дрожь в руках, и ватная слабость в ногах, и перестали подгибаться колени. Ее дом был на другом конце Меченосца, но много ли того Меченосца, да и вообще, что значит любое расстояние, когда тебя ведет надежда!..