Конец лета - Кэтлин Зейдель Страница 12

Затем дверь снова открылась. Сотрудница больницы наклонилась над ее плечом:

— Мисс Ледженд, вам звонят. От вашей сестры.

Отец забрал у нее книгу, и Феба выскользнула в коридор. Она взяла трубку на сестринском посту. Голос на другом конце провода был мужским и молодым и представился помощником какого-то администратора, о котором Феба никогда не слышала. Она повторила ему сказанное ранее.

— Разве вы не знаете, что Эми в Голландии? — спросил он.

Феба этого не знала. Голландцы любили Эми. Ассоциация, объединяющая тех, кто выращивает тюльпаны, назвала ее именем потрясающий, устойчивый к заболеваниям цветок. Странно, что они оказали такую честь американке, — наверняка в Голландии есть свои фигуристы.

— Мне все равно, где она. Мне нужен номер, по которому я могу до нее дозвониться.

— Не думаю, что могу вам помочь. — В его голосе прозвучала самоуверенность. — Мы отвечаем за связь с ней. Когда наши клиенты находятся в турне, наша задача не позволять им отвлекаться.

Отвлекаться? Болезнь матери — это всего лишь угроза отвлечь Эми от ее турне?

Он был чьим-то помощником, она не станет это выслушивать от помощника.

— Могу я поговорить с кем-нибудь еще? — Она не могла вспомнить фамилию человека, который, как он сказал, был его руководителем.

— В этом нет необходимости. Я полагаю…

Феба прислонилась лбом к стене. Покрытый краской шлакобетонный блок был прохладным, шершавым. Кольца врезались в пальцы, одежда стала тесна. Она чувствовала себя потной и толстой. Она устала. Ей хотелось лечь, хотелось уснуть, хотелось, чтобы все это куда-нибудь ушло. Я беременна. Я хочу, чтобы обо мне кто-нибудь позаботился.

— Может, кто-нибудь из вас, идиотов, будет столь любезен передать моей сестре, что наша мать умирает?

Они передали, но недостаточно быстро. Кто-то принял решение подождать до конца ее выступлений в Голландии. В результате Элеонора Ледженд умерла, когда самолет Эми заходил на посадку в аэропорту О'Хэйр.

В тот день, когда она умерла, лед растаял, но ветки деревьев уже согнулись под его тяжестью. Пятна зимнего тлена темнели тут и там в кустарниках. Живые изгороди, которые прошедшим летом были густыми и зелеными, весной дадут побеги, но садовникам придется запускать руки в самую гущу кустов, чтобы найти сухие, мертвые ветки.

Феба знала, чего бы хотела ее мать: традиционной панихиды и традиционного погребения, после которых все собрались бы дома.

— Это нужно делать дома, — обычно говорила Элеонора, когда поминальный прием устраивали в зале для церковных собраний. — Приходится потрудиться, но в этом-то весь и смысл — есть чем заняться.

Похоронами занимался отец, и, хотя никто ей об этом не сказал ни слова, Феба поняла, что отвечает за поминки. Она отвечала за все в доме. Она была старшей. Это была ее работа — отвечать за все.

Они все собрались в родительском доме: она, Джайлс и трое их детей, Йен, его жена Джойс и тоже трос их детей. Друзья и соседи несли еду, но кто-то должен был решать, как этим распорядиться. И этим кем-то, естественно, была Феба. Она была старшей, а подобным занимаются старшие дочери.

Поэтому когда приехала Эми, она хлопотала на кухне, отделяя куриное мясо от костей. Ей пришлось вымыть и вытереть руки, прежде чем сестра смогла ее обнять.

— Как ты? — прошептала ей в волосы Эми.

Как я? Феба с трудом справилась с охватившим ее раздражением. Ну что за вопрос! Она на четвертом месяце беременности, ее мать только что умерла.

— Прекрасно.

Эми сделала шаг назад. На мгновение показалось, что ее глаза снова задают тот же вопрос. Прекрасно ли?

Но Феба плотно сжала губы. Она не ответила, не могла.

Эми выглядела хорошо, нежные завитки ее легких, блестящих волос были заправлены за уши. Она уже оделась в черное — узкие шерстяные брюки и длинный свитер, воротник-хомут которого соприкасался с идеальной линией ее подбородка. Черный цвет придавал ее коже фарфоровую хрупкость. Что бы она ни надела, все сидело на ней великолепно. Свитер не собрался и не смйлся на бедрах, брюки сзади были чуть длиннее, чем спереди, так что сидели идеально. Так было всегда. Одежда Эми всегда была изысканнее, лучше скроена, более продуманна, чем у всех остальных. Если она надевала костюм, пуговицы на рукавах никогда не служили украшением, как на костюмах Фебы. Эти пуговицы были функциональны, всегда присутствовали воздушные или прорезные петли. В прошлом году она носила блузку в черно-серую клетку, и везде, где петли попадали на клетки разных цветов, дизайнер счел нужным использовать нитки соответствующего цвета. Иногда казалось, что одежда Эми была прекрасными доспехами, словно эти изящные вещи нужны были ей, чтобы защититься… хотя Феба не могла представить себе, от чего.

Эми действительно была красивым ребенком, и казалось, что каждый раз, когда ее выводили погулять, полюбоваться на нее сбегалась вся округа. Именно тогда, когда Эми привлекала всеобщее внимание, Феба, которая была на десять лет старше, находилась в самом неприятном возрасте — двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет. Для все это было невыносимо. «Замолчите! — хотелось ей крикнуть. — Мы уже слышали это миллион раз. Ну и что с того, что она красивая?»

Десять лет — неподходящая разница. Пятнадцать или пять были бы в самый раз. В восемнадцать лет Феба могла бы гордиться красивой трехлетней сестрой, в восемь могла этого не заметить. Но в тринадцать было больно.

Хотя какое право Феба имела жаловаться? Какая разница в возрасте у двух ее дочерей, Элли и Клер? Девять лет. И — да, маленькая Клер красивее Элли.

Эми заговорила:

— Я могу отнести вещи в свою комнату или там поселили кого-то из детей?

Почему ты спрашиваешь меня? Кто где спит, решает мама, а не я.

— Дети на самом верху. Твоя комната свободна.

Эми подхватила свою сумку; она была небольшой, размером со спортивную.

Очевидно, Эми прямо с катка отправилась в аэропорт, даже не заехав в гостиницу.

— Я успею быстренько принять душ?

— У нас очень много дел.

Как резко это прозвучало! Она вовсе не хотела лишить Эми возможности принять душ, но прежде чем Феба успела взять свои слова обратно, Эми уже поставила сумку на пол.

— Я могу подождать. Это не страшно.

— Не страшно, если ты летела первым классом, — из другого угла кухни отозвалась жена Йена Джойс. — Думаю, после полета первым классом чувствуешь себя не такой грязной.

Она постаралась, чтобы это прозвучало так, будто, полетев первым классом, Эми сделала что-то дурное. Эми не ответила.

— Чем я могу помочь? — спросила она Фебу.

Феба на минутку задумалась.

— Сделай глазурь. Сгодится сливочный крем. Мама обычно держит две-три коробки сахарной пудры в кладовке.