Жена ловеласа - Энн Маршалл Цвек Страница 12

— Ну, не у всех художников богемный вид! — рассмеялась она.

Потом Джереми восхищался ее акварелями, изображавшими красоты природы Херефорда, с черными холмами Уэльса на заднем плане, окутанными туманной дымкой. Однако цветовая гамма показалась ему чересчур смелой.

— По-моему, это слишком, моя дорогая… — заметил он.

В ту пору он работал в министерстве иностранных дел, ожидая первого назначения. И, как теперь понимала Мэгги, искал подходящую жену, которая помогала бы ему шаг за шагом карабкаться по лестнице блестящей дипломатической карьеры.

Обернувшись, она увидела, что Золтан смотрит на нее, и поставила рисунок, прислонив к стене. Водитель вспотел и выглядел усталым.

— Сейчас сварю кофе, — сказала Мэгги. — И еще я приготовила для тебя конверт. Ты сделал много полезного — я очень тебе благодарна.

— Вы возвращаетесь в Англию? — спросил он.

— У нас осталась небольшая квартира в Лондоне. Думаю вернуться туда. В сущности, мне больше некуда возвращаться. В Херефорде у меня сестра, но у нее дети — хватает забот и без меня. Я столько времени провела за границей, что со многими потеряла связь.

Золтан неторопливо закурил.

— У меня к вам другое предложение, — сказал он.

Мэгги удивленно взглянула на него.

— То есть, конечно, мадам решает сама, но после того, что мы проделали в квартире миссис Моргенштерн, я подумал… — Золтан смолк и обстоятельно сделал затяжку.

— Да? — нетерпеливо спросила Мэгги.

— Ну, вот что я подумал… — Он сосредоточенно созерцал пепельницу. — Мы могли бы поехать в Париж. Это чисто деловое предложение, — поспешно добавил он, увидев тревогу в ее глазах.

— И зачем же, скажи на милость, нам ехать в Париж? Из ноздрей Золтана вырвалось два облачка дыма. Он помолчал, а потом изрек с многозначительным видом:

— Дельфина. — Голос его звучал таинственно. Затем водитель продолжил, откашлявшись: — Я думал, мадам может захотеть поехать в Париж, отомстить Дельфине.

Париж

Сообщение Золтана, подобное разорвавшейся бомбе, повлекло за собой много бессонных ночей.

Мэгги разыскала в гараже коробки с пометкой «Бумаги Джереми» и, пошатываясь, направилась с ними в лифт. Всего было четыре больших коробки, наполненных документами и пачками дневников, стянутых резинками. Она вытащила дневники с датами, совпадавшими со временем их командировки в Париж, а прочие оставила в коробках. Вооружившись очередной бутылкой бордо из запасов мужа, Мэгги всю ночь складывала дневники в хронологическом порядке и читала от корки до корки.

Рано утром, улегшись на диван и уронив голову на бархатные подушки, Мэгги почувствовала безмерную усталость. И решила дочитать дневники потом. Душа человека, как и его организм, способна перерабатывать яд лишь строго определенными порциями. Пожалуй, ситуация Мэгги чем-то напоминала положение героини одного из детективных романов, которые она любила читать в отсутствие мужа. Джереми не выносил ее литературных пристрастий, его коробило, когда он читал, как, например, муж медленно, днем за днем, отравлял жену, подмешивая мышьяк ей в сахар.

Вначале Мэгги решила, что интрижка ее супруга с Мойсхен была лишь единичным эпизодом — такое может случиться, когда брачные отношения утрачивают новизну. Но ей и в голову не приходило, что Джереми мог оказаться «рецидивистом». Внезапно она испытала сильнейшую жалость к себе. Как хорошо было бы рассказать обо всем подруге, которая ласково похлопала бы ее по руке и сказала: «Ах, бедняжка, ты не заслуживаешь таких страданий… Но ты все равно не могла ничего поделать…» И заключила бы в объятия в знак женской солидарности.

Но к кому могла обратиться Мэгги? Уж точно не к представителям дипломатической миссии — это было бы против правил. Все дипломаты имели безупречную репутацию и выступали единым фронтом. Хилари Макинтош была бы шокирована столь неподобающей откровенностью. Да и самой Мэгги не очень-то хотелось выставлять грехи покойного мужа на всеобщее обозрение — даже несмотря на копившуюся в ней тайную злобу. А если рассуждать с эгоистической точки зрения, то подобное признание бросило бы тень не только на память о Джереми, но и на нее, на все, что они вместе сделали для блага Великобритании и Британского Содружества.

А как насчет Ширли? Ширли не преминула бы вспомнить пару неприятных случаев — например, когда Эсмеральда положила в сладкие пирожки говяжий фарш или когда во время визита министра сельского хозяйства резиденцию залило из-за неполадок в ванной комнате, — и без обиняков заявить, что в этом есть и косвенная вина Мэгги.

Сью? Тоже нет. Разве можно разрушать миф об идеальной старшей сестре, образце совершенства, покинувшей родной дом рука об руку с великолепным мужчиной, чтобы покорить весь мир?

Эсмеральда утопила бы ее в потоке эмоций и театральных жестов. И вообще, Мэгги слишком долго была замужем за Джереми, чтобы посвящать в свои интимные переживания посторонних. Это бремя ей придется нести одной.

И опять она погружалась в чтение маленьких записных книжек в молескиновых обложках, где содержались записи о годами тянувшемся предательстве мужа в Париже, Риме и Будапеште, пока ее не охватила мучительная ярость, избавление от которой могла дать лишь месть. Негодяя Джереми уже не было рядом, но в ее власти обрушить праведный гнев на многочисленных соучастниц его преступления — благо у них были имена и адреса.

Как выяснилось, Джереми познакомился с Дельфиной, когда его пригласили дать интервью французскому телевидению — примерно через полгода после переезда в Париж. Мэгги не помнила ни слова из того интервью. Впрочем, она вообще редко смотрела телевизор. Вероятно, это была coup de foudre [20]— молниеносная вспышка любви с первого взгляда. Мэгги ощутила знакомую сухость во рту, потребовалось усилие, чтобы удержать дневник в дрожащей руке. По-видимому, этот роман протекал с поистине французской страстью — страницы записной книжки были усеяны плюсиками.

Дельфина была разведена, имела сына двенадцати лет, который учился в школе-пансионе и время от времени приезжал домой. Его визитам соответствовали длительные перерывы в повествовании Джереми. Однако муж Мэгги все же был представлен ребенку, носившему имя Танкред — очень французское и очень претенциозное, — и весьма лестно отзывался об уме и обаянии мальчика. В записях упоминалось о том, как он однажды купил мальчику Танкреду подарок на день рождения — авторучку с выгравированными на ней инициалами.

При упоминании о детях у Мэгги все внутри сжалось и в горле появился ком. Они с Джереми несколько лет пытались зачать ребенка — она очень этого хотела, а когда стало ясно, что наследник вряд ли появится, муж не выразил особого сожаления. Для Мэгги же это поражение, напротив, осталось мучительной раной в сердце. Каждый раз, встречаясь с детьми сестры или увидев на улице какого-нибудь особенно очаровательного ребенка, она ощущала самую настоящую физическую боль в груди. В качестве компенсации у Мэгги было множество крестников. Она помнила их дни рождения и часто посылала им открытки. «Ты и твои маленькие друзья по переписке», — поддразнивал ее Джереми. Действительно ли он не расстраивался из-за неспособности Мэгги родить ему ребенка или лишь делал вид? Ей и в голову не приходило, что проблема могла быть не в ней, а в нем, — впрочем, для нее это было вполне характерно.