Замуж не напасть - Лариса Кондрашова Страница 12

Сегодня у Алексея вечерний прием больных и он придет после восьми вечера. Евгения надеется, что до его прихода она как раз покрасит окно в комнате Никиты — не ждать же, в самом деле, пока этот ленивый мальчишка соберется с духом!

Она одевается в старые джинсы, старую рубашку Никиты, повязывает по-пиратски косынку. Теперь даже в рабочую одежду невольно старается внести хоть чуточку кокетства. Глядится в зеркало, слегка подкрашивает губы и подмигивает своему отражению. В ту же секунду начинает звонить телефон, как будто на её подмигивание откликнулся кто-то из Зазеркалья.

Звонит муж её давней знакомой — Нины Аристовой — Толян. Его так зовут друзья за любовь к блатным песням и "крутому прикиду". Толику под сорок, но он никак не хочет угомониться.

Ходит в спортзал, качается, гоняет, как сумасшедший, на своих то "опелях", то "фордах". От так часто меняет машины, что даже Нина не знает, какая машина у него будет завтра. А ещё стоит ему выпить, как он тут же ищет, с кем бы подраться.

Стрижка у Толяна всегда предельно короткая. Он обожает черные перчатки без пальцев — Евгения все время забывает как они называются — и, кажется, никогда их с рук не снимает. Может, потому, что почти не вылезает из-за руля.

Работает Толян в фирме, которая возит из Швеции кондитерские изделия, не то менеджером, н то коммерческим директором. Деньги у него водятся, но своих двух сыновей-погодков, младший их которых друг Никиты, он не балует.

— Слышь, Жека, — говорит он, — мой Шурка видел у твоего Никиты боевик Бушкова "На то и волки". Дайте почитать!

— Подожди, сейчас посмотрю, не утащил ли он его куда-нибудь.

Книжка лежит на тумбочке, так что она говорит в трубку:

— Приезжай, возьмешь!

И перезванивает матери.

— Ма, Кита позови!

— Женя, — вздыхает Вера Александровна. — Никита — такое красивое имя! Зачем ты его уродуешь?

— Зови, мама, мне некогда!

— Никита, — все же исправляется она, — дядя Толя, отец Шурика, просит у тебя Бушкова.

— Дай, — безмятежно разрешает сын, — мы с ним книгами часто обмениваемся, он быстро читает.

Она откладывает банку с краской и снимает косынку. С окном придется повременить.

Толян врывается, как тайфун, лишь она открывает дверь. Каким-то особым приемом сбрасывает кроссовки так, что они взлетают вверх и приземляются, слетев с ноги, точно на подошвы.

— Жека, я все узнаю последним! — он с грохотом ставит на кухонный стол бутылку бренди с черным быком на этикетке. — Ну, ты даешь! Давай подрежь что-нибудь, что есть: колбаски, сырочка, редиски — все равно. Мы — не гнилые интеллигенты, можем и шампанское огурцом закусывать!

— Если мне не изменяет память, ты заканчивал институт. А к интеллигенции себя перестал причислять?

— Так когда это было!

Евгения достает консервированные помидоры, парниковый огурец, две холодные котлеты.

— Все, что могу! Ты не намекнешь, какой у нас праздник?

— День независимости. Слышь, мне Нинка про твой развод сказала, я ошизел!

— Я не думала, что разводы в нашей стране такая уж редкость.

— Разводы среди других — это так, статистика а тут свой человек.

— Ты перчатки не хочешь снять? — как бы между прочим спрашивает Евгения.

— Думаешь, стоит?

— Ага. А заодно и руки помоешь.

— Ты и мертвого уговоришь! — он снимает перчатки, небрежно сует их в короткую кожаную куртку и идет в ванную, напевая по пути:

А если "нет", мне будет очень больно,

И я, наверное, с ума сойду от слез!..

Он быстро возвращается и говорит:

— Учти, несмотря на то, что я бросил пить…

— Давно? — изумляется она.

— Послезавтра будет три дня. Да ладно, больно ты серьезная! Я же шучу. Шутка у меня такая. Закрой рот.

— Ну ты наглый, Аристов!

— Положение обязывает, крошка! — шутливо вздыхает он. — Будем пить или смотреть?

— Вообще-то я собиралась красить окна.

— Ты? Красить? Угомонись, завтра я пришлю парочку хлопцев, они в момент выкрасят у тебя все, что нужно!

— У меня — ничего не нужно. Только окна.

— Окна так окна! И забудь, пожалуйста про дела — Толян у тебя в гостях. Я говорил, что ты отлично выглядишь?

— Не говорил, но я тебе верю!

— Вроде, меня наглым обозвали… Не вижу рюмок!

— Сейчас принесу.

— И гитару захвати! Душа музыки просит.

— Кому-то нужна была книга…

— Не бурчи! Какая ты, оказывается, скандальная.

Толян разливает бренди по рюмкам, а Евгения лишь удивляется себе. Прежде она ударилась бы в панику: остаться наедине с таким шалым мужиком, да ещё пить с ним! А теперь она почему-то уверена, что сможет быть хозяйкой положения…

— Ну, Жека, за твою смелость!

— Велика смелость — решиться на развод!

— Не скажи, многие хотели бы решиться, да боятся.

— К вам с Ниной это не относится!

— Ты так думаешь?.. Кстати, могла бы и допить. Тост за тебя подняли!

— На днях я попробовала допивать… Видел бы ты меня!

— Опьянил воздух свободы. И как ощущение после перебора?

— Не дай Бог! Наизнанку всю вывернуло!

— Тогда будем пить понемногу, но часто. Давай за то, чтобы не повторять старых ошибок.

— Хотелось бы…

— Сыграй что-нибудь! Сколько раз мы с тобой в компаниях были только однажды я слышал, как ты играла и пела.

— Почему-то Аркадию мое пение не нравилось.

— По-моему, ему и жить не нравилось!

— Не будем о нем, — она провела рукой по струнам. — Что пан желает послушать?

— Сыграть что-нибудь из Есенина.

— "Отговорила роща золотая". Пойдет?

— Пойдет. Это и моя любимая.

Он слушает молча. Притих, задумался и в эту минуту показался ей таким уязвимым…

— Ох, Женька, всю душу ты мне вывернула! До печенок достала!

Он наклоняется, чтобы поцеловать ей руку, но в последний момент передумывает, крепко хватает её за подбородок и целует в губы. Взасос. Она отталкивает его. Так, что Толян чудом удерживается на табуретке.

— Горячая! А чего толкаешься? Ты же мне отвечала!

— Не придумывай!

— Уж поверь. Равнодушных женщин я знаю. Их целуешь, будто снулую рыбу — в ответ никакого движения. А от тебя жар идет, как от печки. Как же ты столько лет с Аркадием жила? Вопрос снимается — дурацкий! Дедушка Крылов в таких случаях говорил: чем кумушек считать, трудиться, не лучше ль на себя, куму, оборотиться?!