Вовлеченные в грех - Шерон Пейдж Страница 12

Энн пересекла комнату, миновав длинный стол и ряды стульев с прямой спинкой. Но, зайдя с другого конца каминной полки, вдруг остановилась примерно в шести футах от герцога. Это какое-то наваждение. Вчера она прикасалась к его обнаженному телу в самых интимных местах, а сегодня, чувствуя неловкость, стояла, сжав кулаки. Ей очень хотелось прикоснуться к нему, но поймет ли он?

— Я не верю, что вас на самом деле мало волнует ваш дом и окружающая обстановка, — тихо сказала Энн.

— Прости, любовь моя. — Герцог даже не повернулся в ее сторону, прикрыв глаза пушистыми ресницами.

— Я видела, что вы наткнулись на стол, больно ударились, расстроились и накинулись на него. — Энн казалось, что она говорит так, как, бывало, говорила ее мать, когда они жили в Лонгсуорде. Твердо, здраво, основываясь только на фактах. — Уверяю вас, я могу быстро уйти с вашей дороги, если это необходимо.

Темные брови герцога поползли вверх, и на этот раз он повернул голову в ее сторону:

— Ты видела меня в самом безобразном состоянии, когда я набросился на тебя, а теперь стала свидетелем того, как я швыряю мебель по всей комнате. Вот почему тебе нельзя оставаться здесь, любовь моя. Это невозможно. Я говорил, что решу, как с тобой поступить, и вот решил. Я не стану нести ответственность за причинение тебе вреда.

— Не понимаю, почему вы так уверены в том, что навредите мне.

— Ангел мой, я знаю, на что способен. Тебе нельзя оставаться. Мой экипаж доставит тебя, куда пожелаешь. Если хочешь, я заплачу за твои услуги, и ты сможешь воспользоваться этими деньгами, чтобы поехать, куда захочешь.

Сколько же он заплатит ей? Энн на мгновение задумалась… но потом отбросила эту мысль. Этих денег не хватит.

В конце концов, у нее будет шанс сбежать, только если она убедит герцога дать ей такое денежное содержание и подарки, которые получает любовница.

— Мне хочется… — Ей очень хотелось найти какой-то способ помочь ему. Прекратить эти ночные кошмары. Помочь ему ужиться со своей слепотой. Когда ее дед потерял зрение, это происходило постепенно, в течение многих лет. И он радовался, когда Энн гуляла с ним, описывала ему сады и участки… своего дома. А еще дед обожал, когда она ему читала.

Конечно, его не изводили ночные кошмары, не мучили вспышки ярости. Дед был пожилым джентльменом, обожавшим сельскую жизнь, а не молодым герцогом в расцвете лет, известным повесой в Лондоне.

Энн погрызла палец. Ей не хотелось думать о прошлом, она считала, что сейчас это не имеет никакого отношения к ней. А может, имеет. Понравятся ли герцогу такие же простые вещи, каким так радовался ее дед? Помогут ли они ему исцелиться? Может, стоит попробовать?

— А что, если я готова помочь вам другими способами? — прошептала Энн. В правой руке герцога она заметила смятый белый прямоугольник. — Я могу начать с чтения письма для вас, ваша светлость.

Герцог не успел и рта раскрыть, как письмо вытащили из его пальцев.

Он протянул руку, чтобы вернуть, но безуспешно.

— Ты умеешь читать?

— Конечно, — послышался оживленный голос Сэриз, скорее напоминавший голос гувернантки, чем дерзкой куртизанки. — Письмо от… герцогини Марч. — Послышался тихий шелест бумаги. — У вас есть жена, ваша светлость? — с запинкой спросила она.

— Нет, мой ангел. — Девон повернулся к камину, уцепившись руками за твердый край каминной полки. — У меня есть мать.

— Слава Богу.

— Для тебя облегчение узнать, что у меня есть мать? — Девон считал себя счастливчиком в том, что касалось его матери. Она была любящей, нежной и вышла из себя только однажды, когда Девон вляпался в скандал с чужой невестой.

— Просто я хотела сказать, что ужасно чувствовала бы себя, если бы являлась вашей любовницей при наличии жены.

Искреннее облегчение в ее голосе и то, как мягко она говорила, подсказали Девону, что она извелась бы от чувства вины. Это ощущение было ему знакомо. Тем не менее он удивился.

— Ангел мой, объясни, как тебе удалось сохранить доброту и отзывчивость после работы в борделе?

— Я… У меня было мало клиентов. Я считалась на особом положении, — на этот раз торопливо и нервно выпалила Энн. — Я всегда полагала, что они приходили ко мне, поскольку еще не были женаты.

Ее наивность поразила Девона. Как ей удалось сохранить душевную чистоту?

— Я, конечно, никогда не расспрашивала своих… клиентов о личной жизни, — прошептала Энн. — У них явно не было желания вести подобные разговоры.

Губы Девона скривились в усмешке.

Энн вздрогнула, услышав низкий смех герцога. Вряд ли она раскрыла ему что-то опасное для себя, но надо быть осторожнее. Нельзя, чтобы он узнал, кто она такая на самом деле. Самое лучшее — отвлечь его.

— Подождите, ваша светлость, я должна вскрыть письмо.

На крошечном секретере, который стоял перед одним из огромных, во всю стену, окон, Энн увидела нож для писем. Взяв его, она не удержалась и выглянула в окно. За окном расположилась полукруглая терраса из гладких каменных плит, окруженная каменной балюстрадой. Другие террасы тянулись вдоль стен дома. Дождливый день подчеркивал зелень аккуратно подстриженной травы и пышного, ухоженного парка. Несмотря на приближение осени, повсюду цвели золотистые и алые цветы.

Красиво. Почти как в Лонгсуорде.

Держа нож дрожащими пальцами, Энн вскрыла печать. Нож оказался тяжелым. Он был сделан из серебра и украшен двумя красивыми и явно дорогими сапфирами. Такой легко продать за целое состояние.

Нет, это невозможно. Для ее матери на первом месте всегда стояли гордость и соблюдение правил приличия, даже когда она все ниже и ниже опускалась по социальной лестнице, сначала работая швеей, потом однажды, только однажды, позволив мужчине купить себя на ночь. Но украсть — означало упасть с этой самой лестницы прямиком в ад.

Энн решительно развернула письмо. Там оказалось два листка, а написано письмо было два дня назад.

— «Дорогой мой сын», — откашлявшись, начала читать Энн. Господи, даже от этих слов в горле Энн встал комок. Она с трудом сглотнула и продолжила: — «Девон, мне кажется, уже не осталось тех чувств, которых я не переживала с тобой. Три года я жила в беспокойстве и страхе, молясь, чтобы ты выжил на войне. Потом пришел черед разочарования, когда ты прислал письмо, где сообщал, что пока не приедешь домой и не планируешь нас навестить. Я всегда думаю о тебе с любовью, надеждой и радостью, с улыбкой вспоминая упрямого, умного мальчишку, которого я обожала.

Но сейчас, мой дорогой мальчик, ты преподнес мне грандиозный урок отчаяния. Неужели ты думаешь, что мы станем меньше думать о тебе или меньше тревожиться о твоих ранах? Мы сделаем все, что только возможно, чтобы позаботиться о тебе. И очень хотим, чтобы ты снова был рядом. Три года я сходила с ума от желания обнять тебя и, боюсь, больше этого не вынесу.