Сердце дикарки [= О, сколько счастья, сколько муки…] - Анастасия Дробина Страница 12

Апрельское солнце заливало Москву золотом. Вся Рогожская застава сияла куполами церквей, ручьями, бегущими по мостовым, лужами у порогов лавок, сусальным кренделем над булочной и окнами низеньких деревянных домишек. Здесь, в Москве, лишь недавно сошел снег и высохли улицы. Таганка была полна гуляющим народом, отовсюду слышались песни, смех, завывание гармони. В лужах гомонили воробьи, с крестов церквей хрипло орали вороны. По мостовой стучали копыта лошадей, грохотали пролетки. Неожиданно из Гончарного переулка с громом и треском, как колесница Ильи-пророка, вынеслась огромная ломовая телега.

– Дорогу! Эй, дорогу, проклятуш-шие!!!

Грохот, брань, свист кнута, обезумевшие лошадиные морды с выкаченными глазами, пьяная, красная рожа возчика – и стоящая у церкви толпа цыган с криками бросилась врассыпную.

– Холера тебя раздери! – выругался Илья вслед ломовику, ставя на ноги Дашку, которую едва успел выдернуть из-под копыт. – Варька! Вот она, твоя Москва! А врала – «обер-полицмейстер новый, порядок навел»! Где он, порядок?

– Весна… – Варька, шлепнувшаяся в лужу, с кряхтеньем отжимала край юбки. – Все с ума посходили.

– Вы целы? Живы? – встревоженно спросила с другой стороны улицы Настя. Взобравшись на ступеньки булочной, она торопливо, по головам, пересчитывала мальчишек: – Четыре… пять… шесть… Все! Илья, пошли дальше!

«Ишь, раскомандовалась», – неприязненно подумал он, беря за руку Дашку. Конечно, ей чего… Домой приехала. Вон, светится вся, будто луну съела, вертит головой, как девчонка, любуется на церкви, показывает детям: «Вон Вознесения Христова храм. А в этом доме купец Прохоров жил, мы ему каждое Рождество пели. А по этой улице на тройках зимой катались!» И ведь помнит все, чертова баба, как будто только вчера из Москвы уехала…

Через час они будут в Грузинах. И что там? Как встретят? Примут ли? Илья сам не думал, что будет так бояться встречи с жениной родней. Особенно с Яковом Васильевым. Варька рассказывала – отошел сердцем старик… Дай бог, конечно, если так, а вдруг нет? Ох, что будет… Думать не хочется! Илья в сотый раз напоминал себе, что ему, Смоляко, уже не двадцать лет, а, слава богу, скоро сорок, что он не мальчишка, а всеми уважаемый цыган со своим делом, с лошадьми, с огромной семьей; наконец, что у него самого скоро будут внуки, – но ничего не помогало. Решив про себя, что в случае чего они в тот же день уедут из Москвы – и тогда уже никакие Настькины слезы не помогут! – Илья немного успокоился.

Позади осталось сонное купеческое Замоскворечье, сверкающая витринами модных магазинов Тверская, шумная, запруженная извозчиками Садовая, и впереди мелькнули кресты церкви Великомученика Георгия в Грузинах. Начались знакомые места. Илья даже забыл о своей тревоге и, как Настька, завертел головой, вспоминая. Вот трактир «Молдавия», самый «цыганский» в Москве, куда они всем хором заваливались после рабочих ночей в ресторане – пить чай и наливки да хвастаться доходом. Вот Живодерка, такая же узкая и грязная, без мостовой, с лужами вдоль домов, с курами и поросятами, роющимися в пыли. Вот развалюха Маслишина, которая прежде сверху донизу была забита студенческой братией. Маслишинский дом еще больше осел на одну сторону, покосился, облез до дранки, но окна были распахнуты настежь, и из одного из этих окон до Ильи донесся молодой басок, нараспев декламирующий что-то на нерусском языке. Видно, по-прежнему Маслишин жирует на студентах… Ага, а вот «заведение», публичный дом мадам Данаи, – стоит себе, не падает, и вывеска на дверях та же, зеленая, хоть и полинявшая малость. Бог ты мой, а вот и хозяйка! Сидит перед крыльцом на старом стуле и вяжет, суетливо двигая спицами, а у ног ее две девицы увлеченно разбирают клубки. Проходя мимо, Илья не удержался:

– Здоровы будьте, Даная Тихоновна!

– И вам доброго здоровья! – бодрым голосом ответила содержательница дома свиданий, не узнав Илью.

Тот хотел было остановиться и поговорить с почтенной дамой, но Варька ткнула его кулаком, зашипев: «Одурел, кобель старый! Дети…» – и он поспешно ускорил шаг.

Впереди показалась ветвистая старая ветла во дворе дома Макарьевны. Сам дом ничуть не изменился, и даже лужа перед его калиткой была все такой же – широкой, желтой, затопляющей островки молодой травы. В луже с воплями плясали несколько чумазых мальчишек. Илья остановил взгляд на одном из них, лет десяти, прыгающем выше всех, так что брызги веером летели. В такт прыжкам мальчишка выкрикивал слова романса: