Практическая романтика - Оксана Алексеева Страница 12

Остановил меня только вид Верочки, которую я все-таки рассмотрела вдали — ничего удивительного, что она крутилась неподалеку от Германа. Удивительно было то, что сарафана на ней уже не наблюдалось. Я постаралась забить в себе ханжу — в конце концов, она тут была далеко не единственной в купальнике. И пока на ней топ, я попытаюсь не падать в обморок от ужаса. Когда я шла туда, заметила, что Герман приобнял ее и что-то шепнул на ухо, отчего сестра рассмеялась в черное звездное небо. Да неужели… Неужели Верочка не понимает, что он такое же внимание оказывает всем без исключения, но она воспринимает все в преувеличенной форме? Боюсь, утром ее ждет разочарование, когда до нее дойдет, что Герман даже имени ее не запомнил.

По дороге меня закрутило в новый водоворот — вряд ли можно было пройти сквозь волну тектоника, не помахав руками. Пришлось потанцевать, где-то рядом обнаружился и смеющийся Юра. Он что-то спросил, но я не расслышала. Потом подался ко мне, почти успел схватить за руку, но замер, поскольку музыка затихла. Тишина просто рухнула, аж в ушах зазвенело с непривычки. После чего раздался голос Германа:

— Сезон открыт, товарищи! А теперь купаться!

— Купаться? — не поверила я.

И теперь толпа заулюлюкала, рванув сплошной стеной к морю. Парни стаскивали футболки прямо на ходу, кто-то предусмотрительно складывал одежду в сторону, чтобы на обратном пути не затоптали. Впереди нас показалась Кристина — в желтом купальнике она вдруг предстала уж совсем потрясающей, ей в модели идти. Или она уже в моделях, откуда мне знать? Она же схватила Юру и потащила за собой, хотя парень и пытался сопротивляться.

Я не поспешила за ними, наоборот, обрадовалась, что Раевского от меня утащили — а то начал бы уговаривать присоединиться ко всем, пришлось бы некрасиво ломаться и отпираться. А так у меня появился шанс отстояться тихонько и незаметно.

Но не вышло — рядом со мной оказался Герман. Неожиданно один, вся его свита уже плескалась в теплой воде. Он толкнул меня в спину, подбадривая:

— Идем, идем, рыжая! Сухих здесь не будет. Это же море — ты нанесешь морю оскорбление, если не уделишь ему внимания.

Все-таки некрасиво ломаться придется. Я попыталась по-хорошему — отступила чуть в сторону, давая ему проход.

— Нет, это без меня.

Он уже расстегнул белую рубашку, стянул с плеч. И явно не думал оставлять меня в покое.

— Иди, я приглашаю!

Я выдавила улыбку и объяснилась:

— Извини, не могу. Я даже купальник не захватила. Не думала, что… Да я вообще не думала, что пробуду здесь так долго!

Он выпрямился прямо передо мной, вдруг став совершенно серьезным. Смотрел неотрывно сверху вниз, будто гипнотизировал:

— Ульяна, — я вздрогнула, поскольку не ожидала, что он назовет меня по имени. — Ты думаешь, что это оправдание? Вот прямо на полном серьезе думаешь, что отсутствие купальника — это повод оставаться сухой, когда все станут мокрыми? Или ты просто тухлая? — и вдруг широко улыбнулся, подчеркнув этим то ли иронию, то ли угрозу.

Я перевела взгляд вперед, на толпу, которой уже явно не было дела до того, кто во что одет. Стоит отметить, что некоторые уже почти и не были одетыми — и даже они привлекали к себе внимания меньше, чем я. Быстро оценила ситуацию и приняла решение. На мне бюстгальтер и трусики — собственно, это почти ничем и не отличается от купальника. Да и в полутьме, освещенной лишь звездами и кострами, разницу никто не заметит. Герман словно уловил мое смятение и неожиданно пошел вперед со словами:

— Всё, смущать не буду. Однако приглашение в силе.

Я быстро сняла одежду и сложила аккуратной кучкой. А что такого, в самом деле? Пробежать вперед и плеснуть кому-нибудь в лицо водой, тем самым закрыв вопрос. Да и вечеринка эта такая, что располагает. Особенно для меня, совсем позабывшей вкус настоящего веселья. Поддалась я больше не на его уговоры, а на предыдущую эйфорию: меня здесь все восприняли как часть общей мешанины, так зачем занудствовать и не позволять себе продолжить веселье?

Когда я оказалась в море, многие уже выбегали со смехом на берег. Не желая теперь оказаться последней в воде, я поспешила присоединиться к очередной толпе выходящих. Они все разбегались в разных направлениях — кто-то к своей одежде, кто-то к выпивке, а кто-то к кострам, хотя замерзнуть тут вряд ли можно. А передо мной вдруг оказался какой-то вакуум, пустое пространство. Я, обнимая себя руками, высматривала место, где оставила футболку с шортами. И с нарастающим волнением понимала, что одежды на том месте нет.

И теперь мне уже веселье не казалось сумасшедшим, я будто бы начала просыпаться и ловить на себе заинтересованные взгляды. Не знаю, есть ли принципиальная разница между купальником и нижним бельем, но я почему-то все острее эту разницу ощущала. Даже начало колотить, как от холода. Еще сильнее меня заморозило, когда я увидела на том самом месте Германа — одетого. Дошло, что он вряд ли вообще раздевался, просто вернулся обратно и зачем-то взял мою одежду.

Рядом с ним стояла смеющаяся Кристина — точно, я этот смех уже слышала. Ничего хорошего он не предвещал. Чуть позади — Мишель, осматривающий меня без смеха, но с брезгливостью. Но еще хуже, что с другой стороны от Германа стояла Верочка, уже натянувшая сарафан поверх влажного тела. И тоже смеялась — то ли подражая Кристине, то ли случайно попадая с ней в один тон.

Самый глупый вопрос, который я могла задать: «Что происходит?». Но никакого другого вопроса, который прозвучал бы не так тупо, на ум никак не приходило. Я отчаянно хотела прикрыться.

Герман так никакого вопроса и не дождался — начал сам, причем совершенно другим, уже пронизывающим холодным тоном:

— Итак, ты та самая обезьянка, которая очень любит хаять меня за моей спиной? И что же я тебе такого сделал, а? А может, моя семья? Давай же, расскажи, как мой папочка сто лет назад уволил твою мамочку, оставив вас умирать голодной смертью. Или что произошло? Я по пьяни перепутал тебя с какой-нибудь красоткой, а потом забыл перезвонить? Заинтриговала, расскажи уже, не томи. Поржем и разойдемся. Зато кое-кто станет намного умнее, ведь кое-кто понимает уроки?

Я молчала. Если бы я рассказала ему причину своей ненависти, то он бы ухохотался до колик, а я выглядела бы еще более жалкой. Все это было подстроено. Кристина, по-дружески со мной болтающая, сразу же обо всем ему доложила. И Герман Керн мимо такого безобразия не мог пройти. Как же можно — плохое слово про небожителя сказать и не сгореть до тла от угрызений совести?

— Ну, что молчишь, Ульяна? — его тон вызывал мороз у меня на спине. — Или ты всерьез думаешь, что пойдешь в отель одетая, если продолжишь молчать?

Я не знала, чего он хочет. Извинений, может быть? Зрителей представления вокруг прибавлялось, многие отчетливо посмеивались — еще не понимая до конца, но предчувствуя шоу от своего любимчика. Извинюсь — и на этом ничего не закончится, только добавлю себе унижения. Убивали не они, а ржущая заливистым смехом Верочка, которой мой позор был побоку, ведь она получила свою порцию абсолютного счастья. И если роль подпевалы добавит ей еще очков, то она способна ржать гораздо звонче, пределов нет. Да и не просто так Герман взял ее в оборот — Кристина наверняка доложила и о высказываниях сестры. Теперь он видит в ней влюбленную в него дуру, так почему бы и не относиться к ней как к влюбленной дуре?