Дочь дьявола - Кэтрин Коултер Страница 12

«Но Хамил был совсем не таков!» — подумал Камал, глядя в чашку с кофе.

— Теперь… когда вы поиграли с графом как кошка с мышью, — медленно выговорил он, — хотите, чтобы я приказал его убить? Именно об этом одолжении просили?

Джованна подалась вперед, не в силах скрыть охватившее ее возбуждение.

— Хочу, чтобы они страдали так же, как терзалась я. Хочу, чтобы их привезли сюда и дали мне право свершить правосудие! Потаскуху, пожалуй, лучше всего продать на невольничьем рынке — пусть проведет остаток дней, прислуживая хозяину и терпя побои и оскорбления! Графа же… графа я отправлю на рудники.

— Вижу, жажда мести отравила ваш разум, — холодно бросил Камал, с отвращением расслышав, каким ядом пропитано каждое слово. — Когда граф Клер обнаружит, что именно мы уничтожили суда, неужели, по-вашему, станет сидеть сложа руки? Да понимаете ли вы, что может сделать с нами военный флот Англии?!

На ресницах Джованны мгновенно и весьма своевременно повисли слезы.

— Я… — пробормотала она, — уверяю, сын мой, ни одного свидетели не осталось в живых. Граф не сумеет доказать вину берберских пиратов. Я была очень осторожна! И намеренно позволила графу узнать, что большая часть корабельного груза появилась в Неаполе. Скоро, Алессандро, подлый негодяй появится при неаполитанском дворе, чтобы узнать правду. И тогда он от меня не уйдет!

Камал пристально уставился на женщину. Неужели это его мать?

— Хотите, чтобы я послал в Неаполь людей с приказом захватить графа? Но это так же легко можно сделать в Генуе.

— Нет, Алессандро. Я сама отправлюсь в Неаполь, под чужим именем, конечно. И когда он появится, предстану перед ним и открыто обвиню в преступлениях. Он будет далеко от своей генуэзской крепости, друзей и слуг. И я захвачу его и привезу в Оран, чтобы ты вершил над ним суд.

— Вы давно все продумали, не так ли?

— О да, — призналась она, снова опуская глаза. — Очень давно. У женщины, даже если она мать бея, мало занятий в гареме. Кроме того, при дворе много французских эмигрантов, тайных сторонников Наполеона. Я использую одного из них, бесчестного молодого аристократа. Не тревожься, сын мой. Он — игрушка в моих руках и сделает все, что велю я. Исчезновение графа припишут французам, и твое имя останется незапятнанным.

— А дети графа?

Джованна понимала, что сын не захочет мстить детям Энтони, которых считал невиновными в деяниях отца. Он так отвратительно мягок, совсем не то, что его безжалостный родитель, а она… она куда более жестока и коварна, чем считал старый дурак Хар эль-Дин!

— После исчезновения графа его место займет сын, — мягко, с сочувственными нотками в голосе, откликнулась Джованна. — Дочь, вне всякого сомнения, выйдет замуж за англичанина. Они уже взрослые и смогут пережить горе.

— Как-то я спросил, не хотите ли вы вернуться в Геную, и вы отказались. Именно потому, что в Италии у вас недостаточно сил бороться против графа Клера?

— Да, сын мой.

Камал в глубоком раздумье сложил руки на груди.

— Не будь вы моей матерью, — наконец сказал он, — вас ждала бы позорная смерть. Вы обесчестили меня, выставили предателем. Я пришлю Хасана за печатью. И завтра уведомлю вас о своем решении. Но как только все это кончится, вы больше никогда не будете жить в этом дворце.

Джованна затаила дыхание, не в силах поверить своим ушам. Она умоляюще взглянула на Камала, стискивая дрожащие руки, но тот быстро поднялся. Женщина всхлипнула. Одержав эту победу, она многое потеряла.

— Пожалуйста, Алессандро…

— Благодарю за ужин, мадам, — холодно перебил Камал и направился к выходу.

Бей раздраженно оглядел девушку, с трудом припомнив, кто она такая. Подарок суданского посла! На ней было болеро [8]из мягкого желтого шелка, застегивающееся под высокими острыми грудками, и шелковые шальвары, собранные у щиколоток. Да, прелестна и очень молода, с густыми каштановыми волосами и огромными зелеными глазами.

Девушка бросила на него кокетливый взгляд сквозь полуопущенные ресницы и улыбнулась.

— Господин, — прошептала она и, встав на колени, коснулась губами его кожаных туфель.

— Встань, — резко велел он. Улыбка на ее лице померкла, и Камал заметил, что она дрожит, — без сомнения, боится, что не угодила ему.

Камал глубоко вздохнул и мягко произнес:

— Тебя зовут Майя?

— Да, повелитель.

— Ты красива, Майя.

Он погладил ее по шелковистым волосам.

— Сколько тебе лет?

— Пятнадцать, повелитель.

Голос девушки дрогнул. Она не виновата в том, что меньше всего на свете он хотел бы сегодня видеть в своей постели пятнадцатилетнюю девственницу.

— Мне раздеться, повелитель?

— Да, — кивнул Камал и, не желая, чтобы она заметила равнодушный блеск его глаз, добавил: — Это доставит мне большое удовольствие, Майя.

Камал растянулся на меховом покрывале постели, заложил руки под голову и долго смотрел в потолок. Лишь заслышав шорох одежды, он вновь устремил взор на девочку. Она медленно разоблачалась — каждое движение было рассчитано на то, чтобы вызвать желание. Но Камала оставил равнодушным вид ее бледных грудей с темно-розовыми сосками. Волосы на женском холмике были удалены, а нижние губки — слегка нарумянены хной.

Майя нерешительно выпрямилась; юное тело поблескивало в сиянии светильников. Камал знал, что вовсе не должен обращаться с ней осторожно, хотя Майя еще невинна. Она скорее всего была так же искусна в любви, как любая европейская куртизанка, а ее девственность… просто необходимое условие для мусульманина, придающего особую ценность девушке, еще не успевшей познать мужчину. Как отвратительно, что этот ребенок совсем не знал детства, а ее обучение тайнам обольщения началось едва ли не с колыбели. Правда, его гнев ничего не изменит. Он должен взять ее, иначе бедняжка станет всеобщим посмешищем.

— Подойди сюда, Майя, — велел Камал.

Она грациозно направилась к нему, зазывно покачивая бедрами, и опустилась на колени. Камал поднялся и позволил ей раздеть его, радуясь, что эти тонкие пальчики смогут его возбудить. Но, оставшись обнаженным, он, к своей досаде, понял, что все еще думает о разговоре с матерью, и совершенно не обращает внимания на сжавшуюся в комочек девушку.

— Расскажи о своем доме, Майя, — попросил Камал, привлекая ее к себе. Она тоскливо уставилась на него.

— Александрия — большой город, повелитель, — ухитрилась выдавить наконец девушка. — Но я жила в окрестностях. И не тоскую по родным. Мой долг — сделать вас счастливым, повелитель.

Камал вздохнул и потянулся к девушке. Она мурлыкала, словно пригревшийся котенок, под его ласками, но он так и не уяснил себе, действительно ли она наслаждается или притворяется, страшась обидеть господина. Однако девушка и не ожидает, что ему есть дело до нее. Она здесь для того, чтобы ублажить его!