Чудовище в плену красавицы - Мейси Ейтс Страница 11

После поцелуя в библиотеке и сцены в кабинете Ианты он думал, что она закроется в своей комнате. Но не тут-то было.

— Надеюсь, сегодня подадут пирог, — вместо приветствия, сказала она.

— Сделай заказ, и Афина лично проследит за исполнением, — ответил он, садясь рядом.

Белль неподвижно сидела, уставившись в пустую тарелку, пока не принесли курицу с овощами. Какое-то время они ели в тишине, которую нарушал лишь скрежет серебряных приборов. Потом она тяжело вздохнула.

— Собираешься что-то сказать? — спросил он, невольно прочитав ее мысли.

— Знаю, ты не хочешь, чтобы я об этом говорила, но мне тяжело держать все в себе.

— Да ну? У других почему-то получается. Может, секрет в самодисциплине? Ладно, выкладывай, что у тебя там.

— Я не хочу слушать лекции о самодисциплине, Адам.

То, что она обратилась к нему по имени уже второй раз, оказалось для него ударом под дых. Когда последний раз к нему обращались по имени?

В основном он слышал «господин» или «ваше величество». Никто не называл его Адамом, кроме друзей, и то по телефону.

— У меня вообще-то есть титул, — неуверенно произнес он.

— Хорошо, буду использовать его.

— Да нет, не надо. Тебе предстоит сыграть роль моей возлюбленной, так что ты должна быть со мной немного фамильярна.

— Я хотела извиниться, Адам. Теперь я понимаю, почему ты лишил моего отца свободы, почему деятельность папарацци запрещена на острове, почему ты не проявил терпимости… Ведь ты потерял в аварии жену.

— Я ее не терял, — проскрежетал он. — Она умерла. Когда ты кого-то теряешь, его можно найти. Ианта не потерялась. Я никогда не найду ее под диванной подушкой в один прекрасный день.

Белль покачала головой, и по ее щеке скатилась слезинка, которую она тут же смахнула. Адам был поражен. Какую-то девчонку растрогала его боль?

— Да, это звучит ужасно, — сказала она, закусив губу. — То, что твоя жена мертва. Представить себе не могу, каково это… И она же была…

— На восьмом месяце, — закончил он. — Наш сын тоже умер.

Ее тонкие пальцы сжались в кулак.

— Лучше бы я узнала об этом лично от тебя.

— Почему? — Адам откинулся на спинку кресла. — После этого я бы перестал быть чудовищем? Или ты перестала быть пленницей? Увы, нет.

— Я бы тебя поняла! Хотя бы немножко.

— Ну и что бы ты поняла? — сухо произнес он, но в груди у него все сжалось.

Белль хотела его понять. И вдруг она сможет…

— Мужчина на фото… Он не был чудовищем.

— Он был самым знаменитым принцем в Европе, — фыркнул Адам. — Прославленный своими взглядами и нравом. Теперь он мне чужой.

Адам с трудом вспоминал того человека, да ему и не хотелось вспоминать.

Иногда по вечерам он бродил по залам дворца, бесконечно прокручивая в памяти тот страшный день, и все заканчивалось пьяными выходками в той комнате. Все заканчивалось разбитыми вещами. Разбитыми, как его жизнь.

— Он часть тебя, Адам, — прошептала Белль.

— Нет. — Адам покачал головой. — Он мертв, как и все вокруг.

— Ты тоскуешь, — мягко сказала она. — Но по-прежнему дышишь. — Сталь ее голубых глаз противоречила ее нежному голосу.

— А ты кого-нибудь теряла?

— Я могу потерять отца. Мать для меня не существует в принципе. Духовная потеря, если можно так выразиться. В чем-то она гораздо хуже. Если папа умрет, это не значит, что он решил меня оставить. А вот мать… Мать меня не хотела. И это совсем другая боль.

— У тебя на руках никто не умирал. Что ты можешь знать о моей боли…

Белль откашлялась:

— Ты прав. Я не знаю.

Протянув к нему руку, она вложила свои длинные пальчики в его ладонь. Ее кожа оказалась такой горячей! А в его душе застыла вечная мерзлота.

Белль решила отстраниться, но он накрыл ее ладонь другой рукой. Ему не хотелось прерывать контакт. Его тело напряглось, и по венам потекло жидкое пламя, растапливая лед.

Белль облизнула нижнюю губу, которая стала блестящей и соблазнительной. Он все не мог забыть их поцелуй. Как он исследовал ее рот, пробовал ее на вкус. В этом было что-то магическое. Чего он очень давно не испытывал. Касаться другого человека, нуждаться в нем. По крайней мере, физически. К этому Адам был уже готов.

Он слишком долго сидел дома один и не делал ничего, чтобы удовлетворить возрастающее желание. Ему хотелось прикосновений, хотелось женщину. Полностью игнорируя свою страсть, он убедил себя в том, что вообще не способен ее испытывать.

— Но я хотя бы попыталась понять тебя, — пробормотала Белль.

Он взял ее за подбородок и посмотрел ей прямо в глаза. Она была прекрасна, как цветок. Прекрасна, о чем говорило и ее имя. В ней были искренность и благонравие. Она даже особенно не красилась, хотя персонал мог доставить ей любую косметику.

У нее были розовые губы и румяные щеки. Как лепестки роз на свежевыпавшем снегу. Ему хотелось собрать их и присвоить себе.

Когда-то Адам коллекционировал красивые вещи. Наслаждался ими. Но его потребность в Белль имела другой характер. Ему нестерпимо хотелось обладать ею.

Он вдруг осознал, что не хочет выводить ее в свет и выставлять на всеобщее обозрение. С гораздо большей охотой он бы уединился с ней во тьме и дал волю открывшейся в нем страсти, бездонной и бесконечной. Возможно ли было ее удовлетворить?

Проведи он пару часов в темноте наедине с Белль, он бы нашел ответ.

Адам нагнулся, Белль что-то пропищала в знак протеста, но уверенный поцелуй остановил ее. Если это и был протест — на поцелуе он никак не отразился. Девушка не отстранилась. Напротив, она прильнула к нему и еле слышно ахнула.

Он по-прежнему держал ее за подбородок, и его язык скользил по ее сомкнутым губам, пока те не раскрылись.

Когда он прервался, чтобы перевести дыхание, она задрожала, и ее щеки заалели.

— У меня ведь есть парень, — хрипло произнесла она. — А я у тебя в плену.

— Да, это проблема, — медленно проговорил он. — Для тебя. Но не понимаю, почему меня должны смущать оба этих факта?

— Они тебя и не смущают…

— Я могу сделать твое пребывание здесь более приятным для нас обоих.

Белль покачала головой, отпрянув и высвободив руку.

— Мы вообще-то собирались поужинать.

На лицо ей упала прядь волос, но она ее не убрала. Адам внимательно посмотрел на нежный изгиб ее шеи, упрямый подбородок, небольшую горбинку на носу. Больше за ужином он не проронил ни слова. Его пленница начала брать над ним верх.

Длительное воздержание плохо сказывается на мужчинах, а в своем горе Адам разрешил себе забыть о физических потребностях.