Бессмертная и недооцененная - Мэри Дженис Дэвидсон Страница 11

— Ребенок…ребенок…

— Послушай, она становится какой-то странной, — пробормотал мне Марк, — посмотри на нее.

Я посмотрела. Ее ногти все царапали и царапали ее кожаную мини-юбку, и с одной стороны ее рот обвис, как будто ее сковал паралич.

Я могла почувствовать запах ее тревоги. Она пахла горелым клеем.

— Я не помню…

— Антония, ты помнишь, — уверил ее Синклер, — Просто ты не задумывалась об этом долгие годы. Специально. Ребенок был жив?

Ее рот открылся, она шевелила губами, как будто старалась ответить ему, но вслух не произнесла ни единого слова. Наконец, она нащупала руки Синклера и заключительная часть ее гнусной истории просто… просто выплеснулась наружу. Как рвота.

— Это была не я! Это была не я! Я забеременела, чтобы выйти замуж, но это не сработало, а потом, когда ребенок родился, это была не я! — она не просто кричала, она вопила и визжала, а ее ногти впились в руки Синклера. Она вцепилась в них, как будто от этого зависела ее жизнь.

— Это должно было сработать, но не сработало! Я не знала, что произошло, поэтому я избавилась от нее… пошла в больницу и оставила ее в вестибюле… поблизости никого не было, но я знала, что ее наверняка кто-нибудь найдет… поэтому я оставила ее там и никогда… никогда…

— Господи, — произнесла я потрясенно.

— Последний раз Анти была так расстроена, — прошептала мне Джессика, — это когда ты вернулась домой из летнего лагеря на день раньше.

— Все в порядке, Антония, — успокоил ее Синклер, — конечно, это была не ты. Кто же это был?

— Я не знаю, я не знаю, — она наклонила голову и зарыдала без слез, — Я была беременна, а потом уже не была, и ребенок… ребенок…

— Антония, когда именно ты обнаружила, что ты беременна?

— На Хэллоуин. В 1965.

— А какой день шел за ним? День, когда ты проснулась, а ребенок уже родился?

— Шестого августа 1966. Она была… она уже не была новорожденной. Я не знаю, сколько ей было, но она не была новорожденной.

Повисла мертвая тишина, пока мы переваривали услышанное. Марк торопливо подошел к Синклеру и прошептал ему на ухо вопрос.

— Антония, мы почти закончили…

— Хорошо, — прошипела она, продолжая смотреть в пол, — я больше вам ничего не скажу.

— Да, Антония, хорошо. А теперь посмотри на меня, вот так-то лучше. Антония, а кто-нибудь в вашей семье страдал психическими расстройствами?

— Мы не обсуждаем такое.

— Конечно, нет. Только скверные люди говорят об этом.

Она закивала так сильно, что даже ее волосы начали колыхаться.

— Да, правильно, абсолютно верно, только скверные люди… неудачники и…и…

— Но кто все же был болен? В вашей семье?

— Моя бабушка. И обе мои тетки. Но не моя мать и не я.

— Нет, конечно, нет. Ты не такая как они.

— Это все мои нервы, — объяснила она, — у меня просто очень слабые нервы. Она не понимает.

— Да, она не из особо понимающих людей, не так ли?

— Эй! — я мягко запротестовала.

— Кто-нибудь другой на ее месте остался бы мертвым, — продолжала Анти обиженным тоном, — ей не хватило достоинства, чтобы сделать это. Ей надо было поступить иначе… и… иначе… и подняться, чтобы стать вампиром. Вампиром! Она разбила сердце своему отцу.

— Достоинства? — взвилась я, — это что же значит, что быть вампиром теперь недостойно? И не то, чтобы у меня был выбор, ты безмозглая, глупая, пустоголовая, накачанная ботоксом, бесхарактерная, слабовольная…

— Она живет с этой богатой негритянкой, — призналась Анти, — и они обе не замужем. Понимаете, что я имею ввиду?

Я стукнула себя по лбу. Негритянка! Кто же употребляет такие слова?

— Я и не знала, что я лесбиянка, — прокомментировала Джессика.

О господи, позволь мне еще раз умереть прямо сейчас!

— Антония, где ты оставила ребенка?

— Не было никакого ребенка.

— Нет, конечно, нет. Больше это тебя не касается. Но где же ты ее оставила?

— Она не плакала, когда я ее оставила, — продолжала бубнить Анти, — она была теплая, — у меня было… у меня было много полотенец и я могла их не жалеть. Но сначала я их положила в сушилку.

— Ну, конечно, ты так и сделала, ты же не чудовище.

— Это она чудовище!

— Да, она ужасна, так, где же ребенок?

— В сиротском приюте.

— Святого Павла, — прошептал Марк.

— Хорошо Антония, ты очень помогла нам.

— Да, и я стараюсь делать пожертвования в детский фонд, когда хожу в кино, — сказала она.

— О, это замечательно. А теперь ты не будешь ничего помнить.

— Да, я точно ничего не вспомню.

— Ты поднимешься наверх и приготовишься ко сну. А затем ты заснешь как младенец.

— Да, как младенец.

— Как младенец, которого ты бессердечно бросила, — сказал он, грубо отбрасывая ее руки.

— Жалкая женщина, — заметил Синклер, когда мы все вышли на улицу.

— Очень жалкая, — согласилась Тина. Она взглянула на меня уголком глаза. И это было также противно как и звучит, — тяжелый случай.

— У меня есть связи в сиротском приюте, — произнес Марк. Он хорошо подрожал Шерлоку Холмсу и меня это раздражало. — Готов поспорить, что мы сможем найти след этого ребенка. И готов поспорить, что я смогу добраться до медицинской карты Анти, тоже. Ну, или, по крайней мере, попытаюсь. Я могу попытаться.

— Зачем ты хочешь взглянуть на эти записи? — спросила я. Мы еще не были готовы сесть в машину, поэтому болтались на лужайке перед входом.

— Потому что ни у кого не случаются провалы в памяти если с ним все в порядке. Вы слышали ее. Сейчас она беременна, а минуту спустя она уже «проснулась» с плачущим ребенком. Итак… что же случилось за эти десять месяцев.

— Думаю, что я знаю, — тихо произнесла Тина.

— Тина, — произнес Синклер.

— Эрик, — ответила она. Она практически никогда не называла его по имени.

— Тина? — удивилась я. Она не выглядела такой взволнованной даже когда Ностро бросил нас в яму к демонам. Но тогда она была не так опытна. В том, как надо разговаривать.

— Эй, ты в порядке? Ты забыла перекусить?

Я заметила, что она сжала руки в замок, а затем, смотря на свои руки, она быстро и без запинок проговорила:

— Моя Королева, вы мне всегда нравились, но теперь я восхищаюсь вами, потому что вы не сошли с ума после того, как вас вырастила эта женщина.