Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова Страница 11

Никчёмный человек смиренно глотал яд. Молчал. Мыл ботинки под краном. Просил: «Замолчи». Плёлся на кухню. Ковырял вилкой в сковороде, вылавливая гладкие неподгоревшие дольки. Бросал вилку. Потом тарелку. И дом взрывался.

Сценарий шёл по кругу, но с годами папины глаза налились собачей тоской, а запах алкоголя уже обгонял его шага на два.

Но и это была не беда теперь, когда у Аллы появились Дятловские, люди из высшего общества. Теперь у неё будет своя жизнь и свой сценарий.

VI

Сегодня, двадцать лет спустя, старинное зеркало всё так же стоит в правде, но Лера совсем не замечает его. Так, иногда заглянет в его серебряную душу и вздохнёт, отгоняя воспоминания, которые упрямо следуют за нею по пятам. Вот и на дачу прокрались. Радуница ведь их праздник тоже. Весь день воспоминания ликуют от своей востребованности. Даже ночью не оставили свой шёпот. Дождь не шумит, ветер не летит — это после боя отдыхает небо, прячет свет. Но тучи жмутся друг другу всё плотнее, значит, перемирие не продлится даже до утра.

Лера, переодетая в не по возрасту розовую пижаму, смотрит в небо, а видит себя и любимую подругу Аллу, первокурсниц в читальном зале нового корпуса, походившего на огромный лайнер из стекла…

В настоящих сенях настоящего дома скрипнула дверь и как будто послышались шаги. Хозяйка тут же очнулась и бросилась встречать гостя, но столкнулась с пустотой. Дверь закрыта. Лера с трудом отворила её и с босыми ногами выбежала на промокшую террасу. Напрасно сырые доски липнут к ступням и холод пробирает до костей — ей всё ни по чём. Лера вздыхает и озирается по сторонам. Здесь никого нет. И не было.

Пришлось вернуться в дом ни с чем, с одной только воспалённой обидой. Голова потяжелела, сердце затрепыхалось, и Лера поплелась на кухню за каплями — в конце концов, надо просто уснуть, так же крепко, как тётя Ира. В её окне, за попарой (участок под паром), мерцает голубоватый свет ночника и желает всем сладких снов. Но опять доносится топот, на этот раз со второго этажа, как будто носится невидимка, по-детски перебирая ножками. Лера обомлела — никогда, никогда она не останется в этом доме одна. О боже, такие же быстрые шаги слышала мама за день до смерти папы. Скорее на кухню, за каплями. Они заморозят горло, заморозят чувства. Надо забыть, надо спать.

Сердечные капли Николай Николаевич всегда запивал студёной водой, такой холодной, что рука, сжимающая стакан, леденела от стекла, — так быстрее остывают волнения и умолкает совесть.

Приём лекарства стал ритуалом: Катерина Аркадьевна отсчитывала разноцветные пилюли, выломанные из веера блистеров, целовала мужа в лоб, а он из её рук глотал порцию эликсира их счастливой жизни. Она секундомером измеряла пульс, но результат так и не записывала в блокнот. Не успевала. Любимый пациент впивался поцелуями в её руку и сам ловил губами на её запястье пульс, нарастающий до лихорадки…

Но за день до ухода он не позволил жене приближаться к себе и от лекарств отказался. Всю ночь пил чай и курил. Катерина Аркадьевна не решалась спросить у него что-нибудь по существу и строила планы о том, как завтра же увезти его в город и показать врачу, как уговорить, как задобрить… Опоздала. Стоило ей на рассвете задремать — он ушёл. Тихо. Сидя в кресле у письменного стола, на самом краю которого стоял портрет дочери. Доня рядом, улыбается. Он прощался. Как всегда, разговаривал с ней.

Отец и дочь гуляли только вдвоём, объедались мороженым, говорили о чёрных дырах, о ядерном взрыве, о Шаляпине. У них не было тайн. Маленькая дочь немолодого отца доносила ему сплетни, подслушанные в разговорах мамы и маминых подруг: про гадкую свекровь, про любовника соседки, про шалости маминой двоюродной сестры. Отец выслушивал, часто повторяя: «Да?» — но в объяснения пускался, только если видел непроходимую дремучесть, как в истории о колдовстве на смерть, которую с придыханием и паузами поведала ему семилетняя Лера.

Супругу в невежестве он не упрекнул, но напряжённо посмотрел на неё и попросил меньше языком чесать и больше читать. Катерина Аркадьевна не поняла, откуда ветер, а целуя светлые глаза своей детки, так и не увидела, какие тайны хранит их глубина.

Лишь одно мгновение на лице нынешней Леры сиял свет детства. И тут же воспоминания взбунтовались, и сердце её кольнули воспоминания о самом страшном дне. В тот самый страшный день ушёл папа. Тогда Лера тоже не дозвонилась своему мучителю и разбила трубку телефона. Квартира показалась ей пустой и чужой. В тот день ей стало вдруг понятно — семьи больше нет.

Лера не верила, Алла рыдала. Они примчались быстрее света. Костя, обнимаясь с Катериной Аркадьевной, соображал. Мужчины Леры заблудились в личной жизни, поэтому на его единственные мужские плечи легла организация похорон. Вдова же то рыдала вместе с Аллой, то твердила дочери: «Он меня не простил».

VII

Минувшим вечером предчувствие беды царапнуло по самому сердцу очаровательной выпускницы столичного университета радиоэлектроники и информатики. Наутро это предчувствие уже ныло в её груди, а на паре по экономике — стальными когтями полосовало душу: где же отец? Время ожидания истекло минувшей ночью. Снежана Янович, так звали взволнованную выпускницу, напряжённо пялится на доску, изображая интерес к загогулинам, которые вторую пару подряд рисует молодой преподаватель, попискивая каждые пять минут: «Это вам понадобится на защите» или «Я задам дополнительный вопрос».

Казалось, залитая солнцем аудитория терпит напрасные муки. Выпускники университета радиоэлектроники и информатики забили на консультации и пары и ведут образ жизни свободных людей: работают или тусят в своё удовольствие. И продлится этот праздник жизни до самой защиты дипломного проекта. Не повезло только выпускникам потока системных программистов, где учится Снежана. В руководители экономической части диплома им достался новоиспечённый препод с польским образованием и опытом руководящей работы в итальянской компании — щуплый молодой человек с ошпаренным ёжиком волос на голове. В чине зама председателя его включили в экзаменационную комиссию. Преподавателю с польским образованием новая должность казалась настолько важной и государственной, что он раздул скромную экономическую часть дипломного проекта до основной и обязал своих выпускников сдавать какой-то допуск по экономике. Этот допуск он возвёл до уровня госэкзамена, увеличив число обязательных консультаций до двух пар ежедневно, кроме субботы.

Страдающие выпускники каждый день обсуждали своё унизительное положение, особенно в последние два дня, когда майское солнце из дремлющего светильника превратилось в огнедышащее светило, но, как избавиться от ярма, так и не решили, просто ещё больше возненавидели экономическую науку. Снежана не исключение. Из последних сил она переписывает с доски формулы в тетрадь и вдруг ловит шёпот, который доносится из-за спины.

— Да была я в деканате, была! Чего пристал? Сегодня опять ходила. Про нашего поляка всё изложила, самому Михал Палычу. Всё показала. Бесполезно, понял? — возмущается голос её подруги и старосты.

— Дашк, правда? А чё, он не въехал? — спрашивает голос одногруппника, у которого заложен нос.