Ложь и любовь - Сидни Ламберт Страница 11

Жюльен шмыгнул носом и закивал.

– Я думаю, стоит посадить его на хлеб и воду, – обратился к Катрин Дэвид. – А вы как на это смотрите?

– Полностью с вами согласна, – кивнула та. – И еще бы не плохо принять воспитательные меры. Проходи.

– Я дома! – возопил Жюльен и швырнул папку с бумагами на диван. – Я дома! – Стулья стояли как раз посреди комнаты. Жюльен налетел на один из них и закричал: – Дом, милый дом! Даже стулья – родные! – И, проигнорировав диван, растянулся на «шкуре».

Катрин, уходившая на кухню, вернулась с подносом – чай и булочки, еще теплые.

– Ваши вода и хлеб, – холодно сказала она и, поставив поднос на стол, хотела выйти, но Жюльен с проворностью акробата вскочил на ноги и, обняв ее, прошептал:

– Прости, дорогая, я повешу ключи на шею. Я знаю, что ты волнуешься за меня, прости.

– В следующий раз пойдешь спать в гараж.

– Согласен.

Катрин и Жюльен сели на диван. И тут с улицы донеслись звонкие детские голоса:

– Я тебя первый ранил!

– А я тебя до этого убил!

Голоса проникли в прихожую, и тут же раздались радостные крики:

– Папа, папа пришел!

В комнату буквально влетели два совершенно одинаковых мальчика. Курносые, со светлыми прямыми волосами, стриженными кружком, живыми черными глазками и беззубыми улыбками. Кто из них Мартен, а кто Антуан? Дэвид различал только по количеству передних зубов. У одного мальчика их не хватало снизу, а у другого сверху.

Следом за мальчиками вошла няня – женщина лет сорока, еще красивая, но, вероятно, давно не заботившаяся о своей внешности. Дэвид знал о ней только то, что она немка, прекрасная няня и зовут ее фрау Рейнштальт. Сегодня он увидел ее в первый раз. Катрин поднялась ей навстречу.

– Мы с мужем уже дома, – сказала она, улыбнувшись, – так что вы можете идти. Завтра в то же время.

– У Мартена утром болела голова. – Фрау Рейнштальт кивнула. – Но днем и пока мы гуляли, он не жаловался.

– Хорошо, спасибо!

Катрин проводила няню и вернулась в комнату. Мартена и Антуана там уже не было, как, впрочем, и Жюльена. Зато сверху, из детской, доносились смех и крики.

– Мужчина – еще один ребенок в доме, – вздохнула Катрин. – Жюльен, а ты не хочешь спуститься к гостю?

– Он же с детьми, – улыбнулся Дэвид, – ты слишком строга.

– Господин психолог, смею вас заверить, что, если бы я не была строга, наш дом давно бы уже развалился, – съехидничала Катрин.

– Я уже иду, – раздался голос свыше, и через минуту Жюльен уже сидел в своем любимом кресле. – Я купил детям новую видеоигру, так что на час мы можем о них не беспокоиться.

Он помолчал, словно собираясь с силами, а потом, торжественно выпрямившись и сделав широкий жест рукой, наподобие тех, что делали когда-то знаменитые римские ораторы начиная речь, сказал, обращаясь к Катрин:

– Дорогая, я стал сегодня свидетелем подвига.

– Жюльен. – Дэвид посмотрел на него укоризненно, но француза это не остановило.

Следующие полчаса Дэвид слушал о собственной храбрости, самоотверженности и т. д., и т. п. Эта история вызвала у Катрин неподдельный интерес, а когда муж закончил свое возвышенное повествование в духе средневековых романов, спросила:

– А ты-то где был в это время, если все видел?

Жюльен только развел руками.

– Увы! Злая судьба лишила меня возможности принять участие в этом захватывающем приключении. Я наблюдал за происходящим, стоя у окна на пятом этаже супермаркета. Увидев, что все благополучно завершилось, я намеревался спуститься как можно быстрее, но… Народу была тьма, на лестницах столпотворение, эскалаторы еле тащатся. Короче, поспел как раз к началу конца.

Дэвид провел у Этьенов еще часа два. Только и было разговоров, что о дневном происшествии. Спасли Дэвида дети: они недолго сидели за компьютером и очень скоро спустились к взрослым. Не воспользоваться этим было грех, потому что и Антуан и Мартен надели свои любимые костюмы Робин Гуда и Ланселота. Дети пришли с четким намерением поиграть в рыцарей. Они оседлали своих коней – стулья – и ринулись в бой. Дядя Дэвид и Жюльен вынуждены были изображать драконов, великанов, злобных троллей и жестоких рыцарей, а Катрин – несчастную принцессу в башне. Игра удалась на славу, но за какой-нибудь час Антуан и Мартен довели всех «чудовищ» до состояния сильной усталости, а принцессу – до головной боли. Эти дети росли на легендах о короле Артуре, Робин Гуде, знали многое об Айвенго и все наперечет правила рыцарского этикета. Учительница в школе жаловалась, что они встают из-за парт всякий раз, когда встает любая девочка в классе, и не садятся, пока не сядет она. Мартен и Антуан играли исключительно в рыцарей, у них имелись доспехи, мечи, шпаги, луки, плащи и самые возвышенные представления о рыцарской чести, какие только могут существовать в голове шестилетнего ребенка. Катрин часто говорила мужу, что пора бы уже переключить их интересы на более полезные вещи, но Жюльен только отмахивался. Мальчики, развитые не по годам, учились весьма успешно. Пусть играют во что хотят, если это не мешает никаким серьезным занятиям.

Дэвид вышел от Этьенов под звуки рога и был почти счастлив, что покидает этот бедлам. Домой возвращаться ему не хотелось. Куда бы пойти? В городской парк? Пожалуй. Но надо подождать, когда схлынет волна туристов. Музей Жана Тенгли, церковь Санкт-Альбан и Музей современного искусства притягивают их, как мед мух. Аллеи парка сейчас слишком многолюдны. А вот где люди не помешают, так это в старинном квартале ремесленников. Там должно быть многолюдно, иначе теряется вся прелесть этого места. Дэвид пошел именно туда.

Разноязычный говор, толпы людей совсем не мешали ему. Дэвид ушел в свои мысли. Кругом ютились маленькие лавки, была даже пара кузниц. Он наслаждался стариной, которой здесь дышал каждый камень… Вся эта обстановка помогала ему думать. У Дэвида не шли из головы рассуждения Жюльена о чувствах. Он никогда не видел его таким серьезным. И француз был в какой-то степени прав.

Действительно, в его жизни произошло что-то серьезное. Впервые за прошедший год, оставшись один, он думал не об Элизабет, а… о Мишель. Дэвид словно чувствовал ее в своих руках, как тогда, когда она лежала на асфальте. Хрупкая, нежная, беззащитная. В тот момент Дэвид почти не осознавал происходящего, но теперь память угодливо нарисовала самые мелкие подробности. Он видел небрежно рассыпавшиеся золотистые локоны на сером асфальте. Пальцы его словно ощущали гладкую, холодную кожу куртки Мишель, перед глазами встало ее бледное лицо. Ему вспомнилось, как Она открыла глаза и как он увидел себя в черных зрачках в голубом обрамлении радужек. Это длилось всего одно мгновение, но ему показалось, что и Мишель тоже ощутила нечто подобное. Она тоже тонула в его глазах, она тоже…

Дэвид грустно вздохнул. На что он надеется? Не стоит заниматься самообманом. Что может заинтересовать девушку в таком, как он? Ничего. Ничего. И еще раз ничего. Она, вероятно, считает его стариком. И правильно делает. Он устал от жизни. Больше того, ему иногда казалось, что с уходом Элизабет она кончилась и остались только воспоминания о прошлом. Но Мишель… Она ворвалась в происходящее, как луч солнца в темное подземелье. Как первый весенний ручей, пробивающий себе дорогу в толще слежавшегося снега. Этот ручей уносил с собой всю боль, все отчаяние, все неприятные воспоминания. Серебристые струи, чистые, полные свежести и молодых сил, будили его сонную душу, прогоняя веселым журчанием кошмары и видения зимы. Дэвид чувствовал это внутри себя и с каждой минутой все явственнее ощущал присутствие Мишель. Словно она была рядом.