Обгоняя ветер - Одри Бишоп Страница 11

Хэлу было двенадцать, когда он вошел в семью Фербенксов. Он был независимым подростком и вовсе не горел желанием снискать особое расположение своего богатого отчима. С самых первых дней он всеми способами демонстрировал, что не собирается впадать в зависимость от денег Фербенксов.

Нет, он не бунтовал и не хамил, как многие подростки, не желающие признавать своих новых родителей. Он был вежлив по отношению к отчиму, не третировал сводного брата, который был всего на год младше его. Но при этом и не заискивал перед ними. Так он снискал уважение отчима, хотя особо не стремился к этому, и нелюбовь Сайруса, который при всем своем желании не мог стать даже отдаленно похожим на новоприобретенного родственника.

Хэл был самодостаточным ребенком, которому не требовалось от окружающих признание собственной значимости, Сайрус же всегда зависел от одобрения родителей, приятелей, знакомых. Когда нужны были деньги, Хэл мыл машины, подрабатывал в автосервисе и на заправочной станции, Сайрус же всегда требовал денег у отца. Хэл держал ответ за каждый свой неблаговидный проступок, Сайрус старался спихнуть вину на другого.

В общем, совершенно очевидно, что по прошествии некоторого времени миссис Санчес стала относиться к приемному сыну Джошуа с гораздо большей долей уважения, чем поначалу. Она никогда бы не призналась, что полюбила его больше своего родного внука. Но этого признания и не требовалось: живет-то она теперь не с Сайрусом.

Разговор плавно вернулся к настоящему времени.

— Ты, наверное, удивлена, что я живу не с родным внуком, а с Генри. Хотя нет, думаю, ты слишком деликатна для подобного вопроса. Я большую часть жизни прожила одна и терпеть не могу навязывать свое общество кому бы то ни было. Да и зависеть от распорядка и желаний других людей мне трудно. Я давно осталась одна и вполне привыкла к самостоятельности. Но пару лет назад, когда у меня случился сердечный приступ, врачи порекомендовали, чтобы за мной был постоянный присмотр. Сначала мне предложили остаться в больнице на неопределенное время, но что мне там было делать… Останься в больнице подольше, и все мыслимые недуги обязательно обрушатся на тебя. Таково мое мнение. Меньше посещаешь больницы — здоровее будешь. Тогда лечащий врач, видя мое нежелание оказаться заживо погребенной в больничной палате, сказал, что в таком случае мне стоит поселиться с кем-то из родных. До сих пор эти рекомендации мне кажутся большей частью надуманными, но в тот момент я была склонна подчиниться. Единственным моим живым родственником оказался Сайрус, но этот мальчишка был готов засадить меня в дом престарелых. Представь себе только подобную нелепость! Меня — и сдать в подобное учреждение!

Чувствовалось, что, несмотря на то что с тех пор прошло немало времени, этот факт до сих пор приводил миссис Санчес в бешенство. И хотя Уинни познакомилась с Милдред не более часа назад, она была полностью согласна с теми чувствами, которые та испытала, узнав о намерениях родного внука. И вовсе не из-за того, что Уинни всегда искренне полагала, что каждый человек обязан позаботиться о своих престарелых родственниках, что дома престарелых существуют исключительно для одиноких стариков, которым больше некуда пойти. Просто невозможно было представить эту величественную даму на попечении чужих людей. Миссис Санчес была слишком горда и независима для дома престарелых.

Хэл, прознав о намерениях сводного брата, провел с Сайрусом воспитательную работу, и тот уже готов был пойти на уступки, но тут взбрыкнула сама миссис Санчес. Если раньше она не испытывала особого восторга от идеи поселиться в доме Сайруса, то теперь она и слышать не хотела о том, чтобы переехать к нему, как тот ни извинялся и ни упрашивал.

Тогда Хэл предложил Милдред переехать к нему. Но и это предложение было пылко отвергнуто гордой женщиной, так как меньше всего ей хотелось обременять чужого человека. Если уж родной внук не горел желанием приютить ее, то с чего ей было полагаться на милость посторонних людей. Еще не хватало, чтобы она, Милдред Долорес Санчес, стала приживалкой на старости лет.

Хэл несколько раз пытался уговорить ее отбросить бессмысленную гордость и подумать о своем здоровье, но миссис Санчес и слышать ничего не хотела о переезде. Выслушав категорический отказ, он вроде бы смирился с таким положением вещей, но взамен предложил подвезти Милдред до дома в день выписки. Та, не подозревая, что с его стороны это была не столько любезность, сколько хитрость, поблагодарила Хэла и согласилась принять помощь такого рода. Совершенно неожиданно для своей пассажирки, он поехал не в ее квартиру, а в собственный дом.

Как оказалось, он и не думал отказываться от своего первоначального замысла поселить миссис Санчес у себя. Заранее зная ответ Милдред, Хэл перевез ее вещи к себе, не спрашивая на то разрешения, а потом поставил ее перед фактом, что теперь она будет жить у него. Милдред была еще слишком слаба, чтобы самостоятельно съехать, а Хэл напрочь отказался водворять ее назад в одинокую квартиру.

— Как мы кричали друг на друга! Это надо было слышать. Дом стоял на ушах. Месяц наши соседи шарахались от нас. Потом я немного успокоилась, выпустила пар и начала замечать, что мое присутствие и в самом деле ни капли не затрудняет его жизнь. Да и Генри проявил недюжинный такт в общении. Скорее всего, дело было в том, что он не прилагал никаких усилий, чтобы убедить меня в том, что я ему не мешаю. Я ему действительно никаким образом не мешала. Потом я стала осознавать, что и меня совершенно не стесняло то, что мы живем под одной крышей. И это если учесть мою привычку к одиночеству! За пару месяцев мы так притерлись друг к другу, что я уже не мыслила себе жизни в другом месте.

Чем больше Уинни слушала хозяйку, тем сильнее она ощущала неловкость: словно она бесцеремонно совала свой нос не в свое дело. Умом она понимала, что подобные ощущения были совершенно беспочвенны, так как миссис Санчес рассказывала ей обо всем исключительно добровольно. За все время их разговора Уинни не задала ни одного наводящего вопроса, который мог бы спровоцировать Милдред на чрезмерную откровенность. Но от этого чувство неловкости не исчезало.

Миссис Санчес немного помолчала. Потом она посмотрела на Уинни тем испытующим взглядом, который та уже несколько раз замечала во время их разговора, и проговорила:

— Я иногда с грустью думаю о том моменте, когда Генри надумает жениться. Конечно, врачи больше не настаивают на постоянном присмотре, но мне будет обидно покидать этот дом. Я к нему привыкла.

Уинни хотелось убедить миссис Санчес, что никто и не подумает выгонять ее из этого дома, но она вовремя опомнилась. Как она может взять на себя ответственность делать подобные утверждения! Никогда нельзя предугадать заранее поступки незнакомых людей, ведь порой и хорошо знакомые люди могут повести себя совершенно непредсказуемо.

Она попыталась представить себе, как некая женщина ворвется в жизнь ее новых знакомых и начнет диктовать свои условия с немыслимой категоричностью. Уинни почувствовала злость по отношению к воображаемой дамочке. Неужели та действительно посмеет выгнать пожилую женщину из дома?! Уинни едва сдержалась, чтобы не выразить возмущение по поводу воображаемых событий, которые прокручивались в ее голове. На последнюю фразу миссис Санчес следовало прореагировать со всей осторожностью и деликатностью. Уинни постаралась придать своему голосу убедительность, которую вовсе не испытывала, и произнесла: