Арабская принцесса - Таня Валько Страница 11

– Alejkum as-Salam ^[9], – доктор мило приветствует пришедших и с интересом поглядывает на иностранок, шепчущихся о чем-то непонятном на шелестящем языке.

– На каком языке вы разговариваете? – спрашивает она заинтригованно.

Марыся прикладывает ладони к груди.

– Извините за бестактность. Моя мама – полька, я наполовину полька, наполовину ливийка, но очень неплохо говорю на этом в самом деле трудном европейском языке, – смеется она. – Госпожа доктор, я хотела вам сказать большое спасибо… – говорит женщина и кладет на письменный стол фирменный бумажный мешочек от Картье.

– Ну, не нужно было…

Сингх манерно жеманится, но через минуту протягивает руку и принимает презент, а медсестра-филиппинка поворачивается спиной, делая вид, что ничего не видит.

– Перейдем сразу к осмотру?

Марыся встает.

– Я хотела бы, чтобы это закончилось как можно быстрее. Это не очень приятно.

Марыся улыбается, немного нервничая.

Она раздевается за ширмой, кладет одежду на железную больничную кровать с мягким матрасом, застеленным толстым бумажным полотенцем. Медсестра накрывает девушку тонким пледом, чтобы она чувствовала себя комфортно. Гинеколог осматривает пациентку чрезвычайно осторожно. Прежде смазывает специальным обезболивающим гелем с мятой, а только потом, через минуту, применяет инструменты. Она ощупывает живот, придавливая его через ткань, чтобы никто не обвинил ее в том, что немусульманка прикасается к мусульманке. Дорота в это время сидит молча в кресле и смотрит перед собой невидящим взглядом. Лицо ее белое с легкой нездоровой желтизной. Она постоянно чистит ногти или грызет их. Видно, что ее что-то страшно раздражает.

– Вот – на исследование мочи и на свертываемость крови.

Доктор вручает Марысе распечатанные на принтере направления.

– Можете их сделать в течение недели с момента выдачи, необязательно сегодня, – заканчивает доктор, довольная общим состоянием здоровья молодой пациентки.

– Так вы сейчас идете к моей подруге-невропатологу? – посвященная в дело, она смотрит на Дороту, мило ей улыбаясь. – Она вас уже ждет.

– А для чего? Что происходит? – мать срывается со стула.

– У тебя послеродовая депрессия? – нетерпеливо спрашивает она дочь. – Каждая через это проходит. Это проходит само и не стоит колоть какие-то отупляющие лекарства.

– Мама, ты должна начать лечиться, – Марыся решается наконец, как с моста в воду плюхнуться, сказать ей правду. – Ты один сплошной комок нервов.

Доктор поворачивается боком к беседующим дамам и опускает взгляд.

– Ты с ума сошла! – Дорота выкрикивает это по– польски. – Может, ты бы хотела запереть меня в психиатрическое, потому что я слишком много знаю?! Потому что я знаю все твои позорные тайны, голубушка?!

– Мама!

– Да ты девка легкого поведения! Вы, арабы, всегда так поступаете! Вывезти в пустыню, запереть в клетке, замуровать, даже убить человека, чтобы скрыть свои позорные поступки!

Доктор Сингх машинально перекладывает бумаги на письменном столе, только поднятые вверх брови свидетельствуют о том, что она слышит скандал, который происходит на незнакомом ей языке.

– Мама! Успокойся, черт возьми! – кричит дочь, возбужденная до крайности. – Тебе должен помочь специалист, потому что ты не в состоянии с этим справиться!

– Пойми, мы все хотим тебе добра, – говорит она уже спокойнее.

– Так, значит, вся моя любимая семейка вступила в сговор?

– Никакого сговора нет! Пойдем отсюда, а то ведь ждут следующие пациентки.

Они выходят, бормоча слова прощания себе под нос и опустив от стыда головы.

– Ты хотела пойти что-нибудь съесть или выпить кофе, – мать берет Марысю под руку и при этом выглядит так, как будто из нее выпустили весь воздух.

– Но уже время…

– Это арабская страна, час или два в ту или другую сторону не имеет значения. Правда же? – она поднимает заплаканные поблекшие глаза и грустно смотрит: – Извини за мои слова, но…

– Ничего, – дочь прижимается к худенькому телу матери. – В семье разные вещи можно произносить. Главное – не держать обиды в сердце.

– Знаешь, когда мы еще были в Ливии, то те страшные вещи, которые там произошли, не мучили меня так сильно, не лишали меня сна. Постоянно что-то случалось новое, поминутно я слышала о трагедиях или была им свидетельницей. А здесь все начало возвращаться. Прошло столько времени, а мне кажется, что я все еще там. Я среди любящих людей и страшные воспоминания должны поблекнуть, утратить свою убийственную силу, уйти в небытие. А у меня наоборот: они мучат меня днями и ночами.

– Может, если бы ты рассказала кому-нибудь, что там произошло, тебе бы легче стало? Выбрось это из себя! – советует младшая, но тоже умудренная опытом женщина.

– Кому? Тебе хватает собственных огорчений и тайн, которые ты должна скрывать до конца жизни. Я не буду тебе добавлять свои.

Марыся должна признать, что мать права: действительно, ее большой секрет постоянно висит над ней как дамоклов меч. Сколько бы она ни старалась о нем забыть, достаточно бросить один взгляд на маленькое личико Нади, и снова она видит нос, рот, скулы Рашида. Рашида, в котором так позорно ошиблась. У нее сбивается дыхание и сердце останавливается при мысли о том, на что ее добрый муж окажется способен, если узнает когда-нибудь об этом. Даже когда она представляет себе это, дрожь пробегает по спине.

– А Лукаш? – шепчет Марыся холодными губами, садясь на деревянный стульчик в больничном баре.

Она потеряла аппетит, ей нехорошо.

– Я должна была бы ему признаться, что снова попала в объятия бывшего мужа, потому что у меня ноги подкосились при одном его виде? Потому что я, старая баба, а не, как раньше, глупая коза, никогда…

Дорота умолкает. То, что она хотела рассказать, не может выговорить.

– Ну, на этом конец, уже никогда это не повторится!

– Что тебе купить? Колу и капучино?

Марыся должна промочить горло, которое совсем пересохло, и надеется, что все же сможет принять тяжесть воспоминаний матери на свои молодые плечи. Она быстро возвращается к столику, ставит чашки, жестянки и пластиковые стаканчики и смотрит в ожидании на мать.

– Ну и что там стряслось? Говори уже! Я выдержу любую историю, даже самую страшную, потому что сама такая…

– Сумасшедшая? – мать перебивает и тихо смеется, а Марыся к ней присоединяется.

– Психую только иногда, зато такая же, как и ты, загадочная, лживая, порочная, замаранная, изнасилованная… Я о чем-то забыла? – шутит она.