Скоро тридцать - Майк Гейл Страница 11

Осмысливая происшедшее задним числом, я понял, что дело было вовсе не в брюссельской капусте. Ведь мне было уже двадцать девять лет, и я не рисковал лишиться карманных денег за то, что ее не съем. Просто я все еще пережевывал последние события, которые так резко изменили мою жизнь. Еще сутки назад все было по-другому. Да, все было не идеально, но, по крайней мере, более или менее нормально для моего возраста. У меня была работа, и у меня была девушка, с которой не все шло гладко, но это было, в общем, нормально для человека, которому скоро исполнится тридцать, не правда ли? А что было у меня сейчас? Ничего. Девушки у меня больше не было, работы тоже. Да, мне пообещали новую хорошую работу, но нужно было подождать и, кроме того, прожить это время с родителями.

Войдя в кухню, чтобы извиниться, я услышал воинственный звон сковород и кастрюль в мойке. Мама яростно разбрасывала по кухне хлопья пены, делая вид, что моет посуду.

— Извини, — сказал я, закрывая за собой кухонную дверь. — Я не должен был этого говорить. Мне ужасно стыдно. Это просто… Ну, ты знаешь, у меня столько всего в голове, Элен и все остальное…

— Ничего страшного, — сказала она, отворачиваясь от мойки, чтобы посмотреть на меня. — Я знала, что брюссельская капуста здесь ни при чем. Я просто волнуюсь за тебя, это все.

Она сходила в гостиную, принесла мой нетронутый ужин и поставила его в микроволновку. Три минуты, сорок секунд, щелчок — и вот она изящным движением поставила мой ужин на кухонный стол.

— Вот. Теперь ешь, пока все опять не остыло.

Мы втроем просидели весь вечер у телевизора и смотрели лучшее из того, что могло предложить нам британское телевидение: «Улица Коронации», «Вечер с Десом О'Коннором», новости в девять и телефильм про заболевшую раком женщину, которая пытается найти своим детям приемных родителей до того, как она умрет. Мама плакала, папа переключал каналы в рекламных паузах, а я с удовольствием наблюдал за ними. Так проходили все наши вечера, когда я был ребенком. Все время телик — с половины восьмого и пока не пора спать, чай, приготовленный во время рекламных пауз, и два газовых обогревателя, чтобы не замерзнуть.

— Ну, Мэттью, мы с твоим папой идем спать, — сказала мама в начале одиннадцатого.

— Тогда спокойной ночи, — бодро отозвался я, взял пульт телевизора и начал переключать каналы. Весь вечер папа меня и близко к нему не подпускал.

— А ты что, еще не ложишься? — спросила мама, увидев, что я не собираюсь этого делать.

— Нет, — ответил я, все еще не понимая намека. — Я еще немного посижу.

— Точно? — спросил папа, словно в шоке. — Уже довольно поздно.

Только тут до меня дошло, что они хотели, чтобы и я лег спать. Я разрушал их заведенный порядок, а если моим родителям вообще что-то нравилось, так это соблюдать заведенный порядок. Несмотря на их аргументы, что я, должно быть, плохо себя чувствую из-за смены часовых поясов, замерз и (или) уже устал смотреть телевизор, я еще просидел у телевизора — и вне досягаемости родителей — довольно долго, поглощенный игрой Ли Марвина в «Грязной дюжине». Выключив телевизор, когда уже шли финальные титры, я пошел в ванную. Мама открыла новый тюбик зубной пасты специально для меня и положила его на край раковины вместе с чистым полотенцем. Это развеселило меня, потому что в детстве она постоянно твердила, что наш дом не гостиница, и вот, спустя столько лет, она подходила ко всем этим мелочам с такой тщательностью, которой мог бы позавидовать даже первоклассный отель.

Лежа в односпальной кровати — когда это я в последний раз лежал в односпальной кровати? — я рассматривал комнату, в которой когда-то жил со своими братьями. Комната была большая, и каждый из нас занимал свой угол, а четвертый оставался свободным, потому что там была дверь. Каждый из нас пытался по-своему украсить свою часть комнаты, подчеркнув свою индивидуальность. Мой угол был когда-то заклеен постерами поп-групп, а в углу Тони висели плакаты с паровозами и железнодорожные сувениры — все это теперь валялось под его кроватью.

Так как Эду было тогда всего десять, его угол украшали нарисованные им самим машины и супергерои из комиксов. Когда мы с Тони уехали учиться, Эд стал хозяином всей комнаты, и сейчас все четыре стены отражали только его индивидуальность: футбольные плакаты, обрамленные фотографии его с друзьями на матчах евро-кубков и постеры телезвезд в одном белье и с похотливыми улыбками.