Рыжее наследство - Инна Ромич Страница 11

Джон Ноллис завистливо вздохнул. Спору нет, он был честолюбив и не собирался всю жизнь оставаться простым слугой. Больше всего на свете он мечтал сам когда-нибудь взобраться наверх. Несмотря на внешнюю простоватость, он имел гибкий и быстрый ум, который не торопился демонстрировать, предпочитая наблюдать и делать выводы. Его маленькие голубые глаза, в которых светилось искреннее крестьянское простодушие, умели подмечать такие детали, которые ускользали от внимания важных господ. За это качество — молчать и давать дельные советы, когда об этом спрашивают, и держал его при себе Джеффри Перси.

— Ну, что замолчал? — раздался в тишине недовольный голос наследника барона.

Ноллис невольно вздрогнул, оторвавшись от своих воспоминаний.

— Я думаю, ваша милость, надо ли мне подниматься вместе с вами в покои вашего батюшки или остаться внизу, чтобы встретить вашего тестя, — невозмутимо отозвался слуга.

— Ах ты, хитрец, — погрозил ему пальцем Джеффри. Его лицо вновь разгладилось и стало казаться даже довольным. — Ты способен предугадывать мои мысли! Значит, Генри Ланкастер тоже будет здесь?

— Надо полагать, прибудет вскорости, — поклонившись, почтительно ответил Ноллис. — Господин барон посылал за ним еще в прошлое воскресенье.

— Хорошо, — решительно сказал Джеффри, набрасывая плащ, — я все-таки поднимусь наверх, что бы там ни приказывал этот старый упрямец. Почтительному сыну, будущему графу Перси, надо присутствовать при последних минутах отца.

Он скривил губы в горькой усмешке и быстрым шагом вышел из комнаты. Джон Ноллис, пропустив господина вперед, последовал за ним.

* * *

Спустя два часа все они стояли рядом с пышным ложем графа: Джеффри; его молодая жена Мария; двое кузенов по материнской линии; еще несколько родственников, жмущихся по углам, которых Джеффри не помнил; заплаканная экономка Дженни, то и дело вытиравшая рукавом слезы; духовник барона... Стоявший возле ложа священник тихо читал молитву, и его невнятные слова действовали угнетающе на окружающих.

Генри Перси умирал. Стоило бросить взгляд на этого исхудавшего человека, и становилось ясно, что жить ему оставалось едва ли пару часов. Пожелтевшая, словно пергаментная кожа обтягивала его угловатый череп, делая похожим на живую мумию. Джеффри заставил себя взглянуть на это знакомое и в то же время уже чужое, далекое лицо отца и тут же в смятении отвел глаза. Ему всегда было не по себе от зрелища близкой смерти.

Он пытался разобраться, какие же чувства испытывает. Горечь утраты? Да, пожалуй... Все же он любил его, хотя отец никогда особенно не выказывал ему приязни. Радость? Нет, только не радость. Странно, но, несмотря на такие близкие перспективы получения вожделенного титула и наследства, радости он не испытывал. Скорее глухое раздражение. Ему противны были все эти родственники, слуги, толпящиеся у одра умирающего, несносны их стоны и горестные вздохи. Он, только он должен был находиться в этой комнате! И только ему должна была предназначаться последняя улыбка отца и его воля. Но нет, слетелись, как стервятники на добычу. Ждут... Джеффри раздраженно обвел взглядом окружающих и презрительно поджал губы.

Дверь в покои барона тихо отворилась, и на пороге показался еще один человек. Все невольно повернулись к вошедшему. Пожилой рыцарь в мокром дорожном плаще, с золотой цепью на шее, кряжистый, с красным обветренным лицом, неуверенно шагнул в комнату.

Присутствующие, видимо, узнав этого человека, почтительно отступили. И то, по правде сказать, в английском королевстве мало кто не знал сына знаменитого графа Ланкастера по прозвищу Кривая Шея, двоюродного брата короля и одного из самых доблестных рыцарей Англии. После того как его отец почти тридцать лет назад помог юному Эдуарду III взойти на престол, король осыпал милостями всю его семью [13]. Генри Ланкастер по праву считался влиятельнейшим человеком в стране.

Молодой Перси выругался про себя. Граф Ланкастер был известен не только своими родственными связями с королем, но и чрезмерной прямолинейностью. Рыцарская честь и долг ценились им превыше всего, что частенько служило причиной неприятностей как для окружающих, так и для самого графа. Сэр Генри был слишком принципиален... Сэр Джеффри едва заметно поморщился, но немедленно придал своему лицу подобающее случаю выражение почтительности и скорби. Джеффри считал большой удачей свою женитьбу на дочери могущественного графа Ланкастера. Хотя он не испытывал к Марии никаких особенно нежных чувств, тесть, к которому так благоволит король, дорогого стоит.

Поэтому он, сохраняя скорбное выражение, медленно двинулся навстречу графу, приветствуя его. Граф был лучшим другом его отца, и следовало убедить сэра Генри в том, что сын искренне огорчен состоянием родителя.

Торопливо поцеловав свою дочь в лоб, старый рыцарь шагнул к Джеффри.

— Как он? — с искренней тревогой спросил граф Ланкастер.

Он вытер капли дождя, не успевшие еще высохнуть на его обветренных щеках, и озабоченно посмотрел на него. У сэра Генри было умное и чуть наивное лицо честного человека, и Джеффри в который раз подумал, как ему удается сохранять положение при королевском дворе так долго.

— Отец очень плох, — с горечью произнес Джеффри. — Проклятые лекари ничего не смогли сделать. Боюсь, что...

Он скорбно умолк. Граф быстро отвернулся, и младший Перси успел заметить, что на глазах Генри Ланкастера блеснули слезы.

Внезапно с высокого ложа, заваленного перинами и медвежьими шкурами, донесся слабый прерывающийся голос:

— Кто там?..

Все вздрогнули. Голос графа Перси был скорее похож на глас с того света, до того он был слаб и невнятен. Джеффри также невольно дернулся от этого страшного звука. Лоб его покрылся испариной. Отец пришел в себя! Как не вовремя...

— Прибыл граф Ланкастер, ваша светлость, — едва нашел он в себе силы ответить.

Из груды подушек раздался смешок, больше похожий на кашель.

— Хе-хе. Значит, мой... сын... тоже здесь? Тем лучше...

Генри Ланкастер шагнул к краю ложа и склонился над умирающим.

— Генри, это я, твой друг.

— Это ты, Генри? Явился... Не думал, что... увижу тебя... перед... смертью! — Речь его была затруднена, но, похоже, барон находился в полном сознании. — Рад... видеть тебя. Это очень... кстати, что ты... приехал. Будешь... свидетелем. Священник... здесь?

Джеффри занервничал. Ему совсем не нравилось то, что говорил отец. Похоже, он решил устроить ему напоследок кучу неприятностей! Джеффри хорошо знал его неугомонную и решительную натуру и умел чувствовать перемены в его настроении. Даже сейчас в слабом голосе умирающего чувствовалась непреклонная воля и какое-то странное торжество.