Сон в пламени - Джонатан Кэрролл Страница 11

– Лет в шестнадцать или семнадцать. Когда будет достаточно взрослой, чтобы понять, что я говорила.

– Вы без ума от детей, да? Как же это вышло, что у вас их никогда не было?

– Потому что так и не встретила человека, которого бы полюбила достаточно сильно, чтобы захотеть этого с ним. Мне все равно, поженились бы мы или нет, или даже пускай вскоре разбежались бы. Важно лишь, чтобы в то время, как мы решили завести детей, мы были бы настолько поглощены друг другом, чтобы это казалось абсолютно естественным.

Она посмотрела в окно и пригладила свою новую стрижку.

– Я совсем разболталась, да?

– Мне нравится.

– Не могу сказать, хорошо это или плохо. Обычно проходит много времени, прежде чем я могу вот так говорить с мужчиной. Особенно, с которым только что познакомилась. Но возможно, мы не только что познакомились? Однажды ко мне кто-то подошел и сказал: «Не вы ли, случайно, были моей женой в прошлом воплощении?» Это был лучший способ знакомиться из всех, что я слышала.

– И что стало с тем человеком? Она спокойно посмотрела на меня.

– Это был Люк. Тот самый, который… вчера меня ударил.

– До вершины четыреста ступеней, Марис; а может быть, еще больше. Потом нам придется пройти еще пятнадцать минут. Вы уверены, что хотите? Для меня это действительно неважно. Честное слово. Мы стояли у подножия лестницы в Тринадцатом округе. Справа от нас был Лайнцер-Тиргартен, охотничье угодье императора Франца-Иосифа из династии Габсбургов. Теперь это большой, красивый парк, где свободно бродят редкие звери, и если повезет, здесь можно нос к носу столкнуться с семейством кабанов. Прошло несколько недель с тех пор, как парк закрыли на зиму. Но когда Марис настояла на том, чтобы увидеть мое третье счастливое место, мы поехали в этот отдаленный уголок Вены посмотреть… на поле.

Она взглянула на лестницу, а потом на меня. И высунула язык, словно уже три или четыре раза сегодня взбиралась туда.

– Так что там, наверху, такого, что стоит подъема на четыреста ступенек?

– Будет неинтересно, если я расскажу. Вам нужно посмотреть самой.

Она спрятала язык.

– Это не Изумрудный город?

– Лучше. Я никогда никому этого не показывал. И сам хожу туда изредка: или когда совершенно счастлив, или когда мне предельно тоскливо.

– Звучит заманчиво. Пойдем. Она стала быстро подниматься по лестнице, но на полпути я услышал ее тяжелое дыхание. Наконец она остановилась и уперлась руками в бока.

– Уокер, я не в восторге от подъема на четыреста ступенек. Как это получается, что вы даже не запыхались?

– Мне доводилось заниматься альпинизмом, прежде чем я впервые полез сюда. Один из старых седых горных проводников показал мне, как нужно подниматься правильно.

– Научите меня. – Она опустила руки и кивнула на лестницу, готовая продолжить движение.

Я пошел впереди, разговаривая с ней через плечо.

– Идите медленнее, чем, как вам кажется, следует. Не делайте огромных шагов, потому что так только устанете. Шагайте медленно и размеренно, и так же дышите – медленно и размеренно.

– Звучит как медитация из «Оранжевой книги» Бхагвана.

Я обернулся и состроил ей рожу. Она протянула руку и по-дружески дернула меня за пиджак. Ощущение было такое, словно она погладила меня по руке: тот же легкий электрический удар, как бывает, когда кто-то, кто вам дорог, впервые к вам прикоснется.

Мы взбирались и взбирались. Ступени покрывал слой серо-коричневых листьев, до того мертвых, что они не производили даже легкого шуршания опавшей листвы. Все ушло из них, и они мягко стелились под ногами.

Несколько человек, которых мы встретили по дороге наверх, конечно же, сказали неизбежное «Griiss-gott!», когда мы проходили мимо. Божье приветствие. Я всегда замечал и любил эту милую примету Австрии.

Наверху лестницы Марис впервые обернулась и взглянула назад. Над вершинами деревьев Тиргар-тена виднелись мокрые крыши и дым из труб, повсюду от окон отражались солнечные зайчики, как ослепительные свидетельства присутствия Бога. Воздух был промыт дождем, и мы забрались достаточно высоко над городом, чтобы нас окружили совершенно иные запахи – сосны, свежей земли, никогда не покидавшей тени, мокрых растений. За лестницей начиналась скользкая тропинка, уходящая в лес. Без колебаний мы двинулись по ней бок о бок. Какой-то человек с футбольным мячом под мышкой и огромным догом у ноги быстро спускался по тропинке. Собака в пробивавшемся сквозь деревья тусклом свете казалась серебристо-бурым призраком.

– Griiss-gott! Собираетесь подняться наверх?

– Да, собираемся.

– Сейчас здесь чудесно. Мы играли в футбол на поле. Народу всего ничего, а вид открывается до самой Чехословакии.

Он коснулся шляпы и вместе с собакой двинулся вниз.

– Звучит так, будто здесь кроется что-то особенное. Вы так и не скажете мне?

– Нет, Марис, вы должны увидеть сами. Уже осталось не так долго. Всего несколько часов. – Я улыбнулся в знак того, что шучу.

Прежде чем выйти из леса, мы миновали огромную антенну «ORF» – Австрийской государственной радиовещательной компании. Высокая причудливая стальная конструкция и деловитый электрический гул казались здесь совершенно неуместными. Марис посмотрела на нее и, покачав головой, двинулась дальше.

– Она похожа тут на пришельца с Марса, раздумывающего, что же делать дальше.

Из маленького помещения у основания антенны вышли два человека. Оба держали в одной руке по бутерброду, а в другой – по пиву. Оба замерли и перестали жевать, увидев Марис.

– Mahlzeit! [6]Казалось, их так поразила эта милая женщина, взявшаяся неизвестно откуда и пожелавшая им приятного аппетита, что они осклабились, как Макс и Мориц из комикса, а потом подняли в честь нее свои бутылки и одобрительно кивнули мне – ничего, мол, у тебя спутница.

– Неплохо работать на самой вершине мира.

– Погодите, вы еще всего не видели.

Прошло еще несколько минут, прежде чем холм выровнялся и мы вышли на обширное поле, откуда открывалась самая прекрасная панорама Вены из всех, что я знал. Я открыл это место много лет назад – и не соврал, сказав, что хожу сюда очень редко. Некоторые ощущения в жизни нужно расходовать бережливо, чтобы не разучиться смаковать их.

Мне не хотелось смотреть на Марис, прежде чем очарование зрелища полностью не овладеет ею. Предзакатное солнце, совершенно круглое и печально-желтое, начинало медленно клониться к горизонту. Свет на исходе дня проникнут мудростью и меланхолией, способной из всего, чего ни коснется, выхватить самые прекрасные и важные черты.

Когда мы стояли там, я неожиданно для себя сказал об этом Марис и сам обрадовался этому, хотя и немного смутился.