Прекрасный цветок - Энн Вулф Страница 11

Ева неприязненно оглядывала свое отражение в зеркале. Да, после ночного кошмара она действительно выглядела неважно. Темные тени под глазами, грустный взгляд, припухшее лицо. «Неврастения — нет у этого слова ни совести, ни стыда. Две черносмородинные тени под пустыми глазами…» — вспомнила она строки Поля Элюара.

Ничего не поделаешь, в последнее время жуткие сны мучили ее часто. Поход к психологу — лишняя трата времени и денег (так, во всяком случае, говорил ее отец, а ему она доверяла во многих вопросах); это казалось ей чем-то непристойным, признанием собственной неполноценности. Гораздо проще и целесообразней открыться старому другу, хорошо знающему и понимающему тебя, другу, который даст ценный и важный совет, в отличие от врача, делающего выводы лишь из слов, сказанных тобой во время коротких посещений.

Когда-то давно мать, невзирая на сопротивление отца, отвела тринадцатилетнюю Еву к своему знакомому доктору. Ей казалось, что дочь слишком беспокойный ребенок, скрытный и нервный. Эмили Дэвис не приходило в голову, что причина гнездится в ней самой, что ей нужно было лишь взглянуть на дочь другими глазами, прекратить попытки лепить из нее свой образ и подобие, отпустить короткий поводок, на котором она держала ребенка, дать немного больше свободы. Но «железная леди» Эмили была уверена: ее дочь нуждается в помощи профессионала. Ева хорошо запомнила этот визит. Незнакомый мужчина долго выспрашивал ее о том, как она воспринимает своих родителей, каким было ее детство, что мешает ей поговорить с матерью по душам, какие сексуальные фантазии приходят ей в голову, чего она боится больше всего на свете. Безусловно, вопросы задавались косвенно, не в лоб, но Еве было почти физически противно отвечать на них чужому, ничего не значащему для нее человеку. По окончании сеанса девочка разрыдалась. «В чем дело, Ева? Разве я обидел тебя чем-нибудь?» — спрашивал удивленный врач. Он поставил какой-то диагноз, о котором Еве ничего не сказали, и унизительная пытка наконец была закончена. Ева проплакала всю дорогу домой, а придя, кинулась к отцу и умоляла его больше никогда не водить ее к доктору. Она обещала хорошо вести себя, делать все, чего хотят от нее родители, лишь бы больше ее не выспрашивал чужой неприятный человек. Род Дэвис был страшно возмущен, жалость к дочери привела к ссоре с женой: «Даже если она больна, неужели ты думаешь вылечить ее, заставляя делать неразумные вещи, которым она, естественно, сопротивляется?! Оставь ее в покое! Если тебе так хочется, сама таскайся на свои дурацкие сеансы!». «Делайте, что хотите, чем вы, впрочем, и занимаетесь», — резюмировала Эмили, и около двух недель они с Родом не обмолвились ни словом. Ева безумно страдала: она чувствовала себя виновной в ссоре между отцом и матерью. Через две недели, не выдержав ледяного молчания, которым сопровождались завтраки, обеды и ужины, девочка пришла просить у них прошения, и ей действительно удалось восстановить мир в семье. Эмили больше не заводила разговор о посещении психолога, чему Ева и ее отец несказанно радовались. Однако память — злая штука, и, даже повзрослев, Ева с горечью вспоминала этот болезненный эпизод.

Коварное зеркало оживляло картины беспокойной ночи. Как-то Джеральд, встретившись с Евой после разгульного вечера, следы которого ярко отпечатались на его лице, заметил: «Завидую вам, женщинам. С помощью косметики вы можете нарисовать себе желаемое лицо и убедить окружающих в том, что оно настоящее. Если бы я мог скрыть следы похмелья на своей физиономии с помощью какого-нибудь тонального крема! Но, поступи я так, меня засмеет и мой пол, и ваш. Вот она, истинная дискриминация!». Ева посмеялась тогда над высказыванием Джеральда, но сейчас, приводя себя в порядок, она оценила правоту его слов. Огуречная маска, нанесенная на несколько минут, — и лицо уже не выглядит припухшим. Пара мазков гримирующего карандаша под глазами — от теней не осталось и следа. Взмах кисточки — и тушь делает взгляд выразительным, грусть прячется в глубину глаз. Легкие румяна скрашивают бледность щек; штрих терракотовой помады — и ожившие губы готовы покорять мужчин своим очаровательным изгибом.

Для кого все это? Людям, которых я увижу, совершенно все равно, как я выгляжу. Для чего эта ненужная трата времени, ведь мне безразлично, нравлюсь я кому-то или нет? — подумала Ева, но тут же осеклась. — В первую очередь я должна нравиться себе самой. Мне необходима уверенность в своей привлекательности.

Внутренний диалог девушки прервал затрезвонивший телефон. Ева встала с пуфика и взглянула на определитель номера. Анна. Боже мой, почему сейчас? Не брать трубку? Нет, она должна взять себя в руки и поговорить с подругой. Это неизбежно. Она уже приняла решение и не собирается его менять. Раньше, позже — это ничего не изменит. Ева сделала глубокий вдох, будто перед решительным броском, сняла со стены радиотрубку, включила ее и вновь устроилась на пуфе.

— Здравствуй, Анна. — Она постаралась придать своему голосу оживленный оттенок. — Как твои дела?

— Это я должна спрашивать, как твои! Где, черт побери, тебя носит! Мы не виделись миллион лет, а ты даже не удостаиваешь меня звонком!