Рабыня страсти - Бертрис Смолл Страница 11

— Войди, папа, и погляди сам. Моя женушка и вправдуоказалась девственницей — или я ошибся, Груочь?

«…Поначалу было очень больно, а потом уже не так», — думалаРиган. И все равно, ей не понравилось совокупление, вовсе не понравилось…Смущения она не чувствовала. Ей просто было очень холодно — оттого она идрожала. Если это называется любовью, то пусть этим занимается ??естрица… Длянее же в этом нет ничего привлекательного.

— Вздуй Дональда от моего имени, папа, — сказал отцу Иэн. —Щенок нам солгал.

— Так говорила и маленькая монашка, когда я спросил ее нынчеобо всем этом, — отвечал Элэсдейр-Фергюсон. — Ну и прекрасно, я рад, что девицаоказалась непорочной. Не стану мешать тебе, парень. Наслаждайся — и доброй тебеночки!

…Риган думала, что Иэн никогда не уснет. Еще дважды онтерзал ее измученное тело. Потом, наконец, к ее величайшей радости, он громкозахрапел. Когда она убедилась, что он крепко уснул, Риган выпросталась из-пододеяла и, подняв с пола сорочку, тихо, словно мышка, скользнула за дверь.Быстро спустившись ниже этажом, она вошла в покои, где ее сестра сидела у ложаматери.

Груочь вскочила на ноги.

— С тобою все в порядке? — прошептала она.

— Ну, знаешь… — отвечала Риган. — Он причинил мне ужаснуюболь. — Она вкратце пересказала все, что произошло в спальне наверху. — Лучшетебе поспешить наверх, пока он не проснулся. У меня нет сомнений, что эточудище снова захочет поиметь свою молодую женушку еще до рассвета. Он похотлив,словно жеребец, моя сестрица.

Сестры снова обменялись платьями, а Груочь намазалавнутреннюю поверхность бедер заранее заготовленной цыплячьей кровью и торопливонатянула сорочку.

— Спасибо тебе… — просто сказала она. И вот ее уже. и следпростыл…

Риган торопливо смыла со своего тела следы позора иоблачилась. Потом уселась и поморщилась от боли, когда ее маленькая попкасоприкоснулась с досками лавки. Как все-таки это больно…

— Риган… — голос матери пробудил ее от тягостных раздумий.

Риган наклонилась к умирающей, вглядываясь в ее лицо:

— Что?

Мать протянула руку и крепко сжала ладонь дочери:

— Ты добрая девочка… — И Сорчи Мак-Дуфф не стало.

Риган была потрясена, но чем именно, она не могла суверенностью сказать. Кончина матери была так проста… Чего не скажешь о еепоследних словах. Она всю жизнь прождала ласкового слова от Сорчи Мак-Дуфф, новся любовь матери была лишь для Груочь, все ее мечты и чаяния были связаны лишьсо старшей, с любимицей… Лишь ей говорила Сорча ласковые слова. А вот последнихслов матери никто у Риган не отнимет…

— Ах, мама! — только и смогла она выговорить. — Да прииметГосподь твою бедную душу…

Освободив пальцы от пожатия мертвой руки, Риган Мак-Дуффспустилась вниз, в зал, чтобы сообщить Мак-Фергюсу, что мать ее опочила. Онкивнул, и ей показалось, что в голубых глазах его блеснули слезы.

— Я позову старую Бриди, чтобы она омыла и убрала тело какподобает, милорд, — сказала Риган. — Пусть Груочь с молодым мужем спятспокойно…

— Да, — согласно кивнул он. И более не вымолвил ни слова.

На следующий день они предали земле тело Сорчи Мак-Дуффвозле могилы ее мужа, на склоне холма у озера. День был серый и дождливый.Когда завернутое в саван тело опускали в могилу, трубы играли гимн кланаМак-Дуфф. После смерти Торкиля сердцем клана стала Сорча. И вот это сердцеперестало биться… Наследница Бен Мак-Дун замужем за Фергюсоном, а через месяцсестра ее поедет через всю Шотландию в монастырь, и более никто ее не увидит.Погребальный плач Мак-Дуффов был горьким, продолжительным и непритворным…

Джеми Мак-Дуфф разыскал Риган:

— Ну и как, понравилась Иэну Фергюсону его невеста? — слукавинкой спросил он.

— Она была чистой и непорочной, — спокойно ответствовалаРиган, — и если кто-то усомнится в этом, то получит кинжал в самое сердце,кузен. — Голос ее звучал предупреждающе.

— Выходи за меня… — сказал он, изумив девушку несказанно.

— Что? Может быть, ты спутал меня с Груочь, юнец? Нет, тыпросто хочешь оскорбить меня… Не разыгрывай дурня, Джеми, — дружескипосоветовала ему она.

— Ты дочь Торкиля Мак-Дуффа, — объяснил он. — Ты знаешь, чтомногие хотят возрождения попранной чести клана Мак-Дуфф и падения Фергюсонов…

— На свете множество дурней, Джеми Мак-Дуфф, — отвечалаРиган. — Я никогда не знала отца: он погиб в междоусобной брани еще до моегорождения. Все эти годы мы жили в мире. Фергюсоны значительно превысили насчислом, потому и победили. Для чего ты вновь затеваешь смуту? Чтобы наши юношивновь гибли во славу клана Бен Мак-Дун? Нет, я не возьму на душу такого греха…

— Твоя мать никогда бы не сложила оружия…

— Наша мать мертва, — грубо оборвала его девушка. — И еслитебя существующее положение вещей не устраивает, Джеми Мак-Дуфф, — убирайся!Покинь клан Бен Мак-Дун! Я не позволю тебе разрушить счастье сестры!

—  — Счастье? Уж не с Иэном ли Фергюсоном? — недоверчиво инасмешливо спросил он.

— Только нынче утром она по секрету призналась мне, что Иэн— восхитительный любовник, — сказала Риган. И неумолимо прибавила:

— Лучший, какого она когда-либо знала…

В ярости юноша покинул ее. Больше она никогда его не видела.К своей радости, она несколькими днями позже узнала, что Джеми Мак-Дуффзавербовался в солдаты и уехал в какую-то неведомую Византию. Груочь же былапросто счастлива отделаться от своего бывшего возлюбленного. Страстностьмолодого мужа пришлась ей весьма по вкусу, и она была вполне довольна…

Риган все еще оставалась в замке Бен Мак-Дун, но, к своемуизумлению, обнаружила, что без матери она здесь и вовсе чужая. А Груочь вскорестала мучиться ревностью при малейшем знаке внимания, оказываемом ее супругомродной сестре. Теперь она беззастенчиво торопила ее со сборами и отъездом. Ирадостно вздохнула, узнав, что месячные у Риган пришли вовремя…

— Ну теперь-то ты едешь? — спросила она чересчур прямо. , —Да, — отвечала Риган. — Но ведь ты дашь мне время, чтобы оправиться, сестра? Тыже знаешь, как тяжело мне будет в дороге, да еще теперь…

— Ну конечно, — с неохотой вымолвила Груочь. — К тому же этопутешествие будет не из легких. Я не хочу, чтобы у тебя были лишние проблемы…

— Когда я уеду, мы больше никогда не увидимся, — сказалаРиган. — Но я всегда буду любить тебя, Груочь.