Две недели на соблазнение - Сара Маклейн Страница 11

— Думаете, я считаю это игрой?

— Думаю, для вас невозможно воспринимать это как-то иначе. Взгляните на себя. Весь высший свет всего в нескольких шагах, а вы стоите здесь, на волосок от бесчестья. — Слова его были жесткими, а черты лица… прекрасными в лунном свете.

— Я же сказала: мне наплевать, что обо мне думают.

— Разумеется, нет. Иначе вас бы уже здесь не было. Вы бы вернулись в Италию и выбросили нас из головы.

Последовала долгая пауза.

Он ошибается! Ей нет дела до того, что о ней думают другие. Ей небезразлично лишь то, что думает он.

Джулиана вновь повернулась лицом к саду, ухватившись за широкие каменные перила и гадая: что было бы, если бы она сейчас убежала в темноту, а потом была бы обнаружена?

— Надеюсь, ваши ладони зажили.

Они вновь вернулись к обмену «любезностями»? Идиот бесчувственный!

— Да, благодарю вас. — Она сделала глубокий вдох. — Вы, похоже, получили удовольствие от танца.

Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил:

— Это было терпимо.

Джулиана тихонько рассмеялась.

— Удивительно, ваша светлость. — Помолчав немножко, она заметила: — Вашей партнерше, кажется, было приятно ваше общество.

— Леди Пенелопа прекрасно танцует.

Стало быть, у Виноградинки есть имя.

— Знаете, а я однажды встречалась с ней. И могу сказать, что подруги у нее не очень-то приятные.

— Я не позволю вам оскорблять ее.

— Не позволите? А кто вы такой, чтобы мне приказывать?

— Я вполне серьезно. Леди Пенелопа — моя будущая жена, и вы будете относиться к ней с уважением, которого она заслуживает.

Джулиана разинула рот от удивления. Неужели он собирался жениться на этом заурядном создании?

— Вы обручены?

— Еще нет. Но на данной стадии это лишь вопрос формальностей.

Да, наверное, это правильно, что он женится на такой безупречной английской девушке. Вот только ей, Джулиане, это кажется ужасно неправильным.

— Признаюсь, никогда не слышала, чтобы кто-то так бесстрастно говорил о браке.

Герцог скрестил на груди руки и спросил:

— А что тут говорить? Мы ведь неплохо подходим друг другу.

Джулиана в изумлении заморгала.

— Неплохо?

Он коротко кивнул.

— Разумеется, мисс Фиори.

— О, сколько страсти! — съязвила она.

Герцог не отреагировал на ее сарказм.

— Наш брак — это деловое соглашение. В хорошем английском браке нет места страсти.

— И как же вы собираетесь жить без страсти?

Он фыркнул и пробормотал:

— Полагаю, это чувство переоценивается.

Она снова рассмеялась:

— Что ж, эти ваши слова, пожалуй, самое британское из всего, что я когда-либо слышала.

— А что, плохо быть британцем?

Она улыбнулась.

— Это ваши слова, не мои. Однако я точно знаю: нам веек нужна страсть. А вам бы не помешала приличная ее доза во всех сферах вашей жизни.

Он вскинул брови.

— Я должен принять от вас этот совет?

Джулиана кивнула, и герцог продолжал:

— Итак, давайте кое-что проясним. Вы думаете, что в моей жизни требуется страсть — чувство, которое толкает вас в темные парки, чужие кареты и на балконы и заставляет рисковать репутацией с пугающей частотой.

Девушка вскинула подбородок.

— И что же?

— А то, что для вас это, может, и подходит, мисс Фиори, но я другой. У меня титул, семья и репутация, которую я должен сохранять. Не говоря уж о том, что мне чужды низменные и вульгарные желания.

Надменность, которая исходила от него, была прямо-таки удушающей.

— Да, конечно… Ведь вы герцог, — сказала Джулиана с усмешкой. И вдруг добавила: — Герцог, но вместе с тем — asino.

Губы Саймона от этого оскорбления сжались в тонкую линию. А девушка присела в глубоком, притворно учтивом реверансе.

— Прошу прощения, ваша светлость, за использование такого вульгарного языка. — Она взглянула на него сквозь темные ресницы. — Позвольте же мне повторить это на вашем превосходном английском. Вы осел.

— Встаньте, — процедил он сквозь зубы.

Она выпрямилась, сдерживая гнев. А он протянул к ней руку, и его сильные пальцы вонзились ей в локоть. Развернув ее к бальному залу, герцог проговорил низким скрипучим голосом:

— Вы полагаете, ваша бесценная страсть доказывает, что вы лучше нас. Но единственное, что она доказывает, — это ваш эгоизм. У вас есть родные, которые прилагают значительные усилия, чтобы добиться для вас признания в обществе, — и все равно вам важны лишь собственные фантазии и эмоции.

И тут ее гнев перешел в ненависть.

— Неправда! Они очень дороги мне. Я никогда не сделаю ничего, что может… — Она умолкла и мысленно добавила: «Я никогда не сделаю ничего, что может повредить им».

Он, похоже, прочитал ее мысли.

— Ошибаетесь, мисс. Ваше безрассудство погубит вас… и, вполне возможно, и их тоже. И если бы вы хоть немного уважали их, то старались бы вести себя как леди, а не как какая-то… — Вовремя спохватившись, герцог замолчал.

Но все равно было очевидно: он оскорбил Джулиану.

И, как ни странно, в душе ее воцарилось спокойствие. «Что ж, если он считает меня безрассудной, то я и буду безрассудной», — сказала она себе.

Высвободив руку из его пальцев, она проговорила:

— Вы думаете, что вы выше страсти? Думаете, что вашему идеальному миру не нужно ничего, кроме косных правил и бесчувственного опыта?

Он отступил на шаг и тихо сказал:

— Я не думаю, я знаю.

Она усмехнулась.

— Докажите. — Саймон молчал, и девушка добавила: — Так вот, позвольте показать вам, что даже герцог не может жить без страсти.

— Нет. — Он покачал головой.

— Что, боитесь?

— Просто не заинтересован.

— Сомневаюсь.

— А вы действительно ни во что не ставите репутации?

— Если вас так заботит собственная репутация, ваша светлость, приведите себе дуэнью. Или побыстрее женитесь на Виноградинке, и тогда все будет хорошо.

Герцог в растерянности заморгал.

— На виноградинке?..

— На леди Пенелопе. — Последовала долгая пауза. — Но если не сможете передо мной устоять… — Она приблизилась к нему почти вплотную.