Держи меня крепче - Ольга Джокер Страница 11

Лиза, 2008 год. Прошлое.

После того, как я оказалась в детском доме, прошло четыре месяца. Четыре долгих месяца, которые я просто проживала, как могла. Каждый день как достижение. Воспитатели попались добрые, никто из ребят после Ленки не обижал, да и друзья у меня здесь лучшие, но… Я до сих пор не могу смириться с тем, что моих родителей не вернуть.

Когда мы готовимся к новогоднему концерту и ставим танец, воспитатель сообщает, что меня вызывают в кабинет к директору. Зачем? Я даже не подозреваю, но послушно иду в конец коридора к большой дубовой двери с серебристой табличкой – Ирина Львовна Маликова. Громко стучу и слышу, что можно войти.

Когда я переступаю порог симпатичного кабинета в темных тонах, то сразу понимаю, что от меня хотят. Директор Ирина Львовна – молодая симпатичная женщина в черном свитере под горло сидит за письменным столом перед семейной парой. Простой семейной парой среднего возраста. Ничем не примечательные, безликие, одинаковые. Женщина в очках с золотистой оправой и короткими русыми волосами, мужчина – с редеющей шевелюрой и сальным лицом.

Они смотрят на меня с улыбкой, а я чувствую, как кровь приливает к щекам и бешено колотится сердце. Этого не может быть! Я не хочу… Пячусь назад к двери. Делаю два шага и утыкаюсь спиной в холодную стену. Слезы льются из глаз, я отрицательно мотаю головой и заикаюсь:

- Н-н-не хочу… Я н-н-не хочу, н-не буду!

- Лиза, успокойся, - мягким голосом просит директор. – Иван и Мария Савельевы просто захотели с тобой познакомиться и пообщаться. Увидели на сайте твою фотографию и приехали к нам.

Я шмыгаю носом, вытираю рукавом слезы, но ближе не подхожу. Савельевы и правда, кажутся неплохими, даже милыми. Но мне не нужен никто, кроме моих настоящих родителей. И я понимаю, что спокойную Марию я никогда не назову мамой, а тихого и доброго Ивана Савельева - папой.

Мы перебрасываемся парой ничего не значащих фраз, и семейная пара уходит, оставляя меня один на один с директором. Ее суровый взгляд не сулит ничего хорошего; я сильнее вжимаю голову в плечи и слушаю то, что она говорит:

- Давай сделаем так, – она тарабанит пальцами по столу и вытягивает накрашенные губы в трубочку. – Я отпущу тебя в выходные на прогулку с Савельевыми, и ты увидишь, что они очень и очень хорошие люди. Пообщаешься. Наверняка передумаешь. И давай начистоту, Лиза – мало кто захочет удочерить десятилетнюю девочку, поэтому прошу тебя - не глупи.

В тот же вечер я плачу, уткнувшись лицом в подушку и чувствую, как теплые руки Валюши гладят меня по спине. Она что-то приговаривает, обещает, что все будет хорошо. Мы будем дружить как и раньше, даже если меня возьмут в приемную семью. Один Тим сидит на кровати и первые полчаса задумчиво молчит.

- Соловьева, а почему бы тебе не устроить приемным родителям адский выходной?

Я поднимаю заплаканное лицо и озадаченно смотрю на друга. А что если он прав? Я могу все исправить и изменить хорошее отношение Савельевых к себе…

- Тим, ну ты даешь! Лиза не такая! Она не будет строить из себя исчадие ада ради того, чтобы отказаться от возможности вырасти в нормальной семье! – возмущается моя добрая Валюша, которая всегда верит, что хорошего во мне больше чем плохого.

- Нет, Валь, он прав! – довольно улыбаюсь и перестаю плакать. – Я сделаю так, чтобы примерная парочка отказалась от меня.

В воскресенье Савельевы приезжают к детскому дому на старом Вольво. Мария протягивает мне шоколадный киндер, Иван – помогает забраться на заднее сиденье автомобиля. От них веет уютом и теплом, но абсолютно чужим для меня и не нужным.

Мария Антоновна садится рядом со мной. Доброжелательно улыбается и говорит мужу, чтобы он ехал в детскую комнату развлечений. Спрашивает, люблю ли батуты и лабиринты, и я уверенно киваю головой.

Меньше всего мне хочется делать гадкие вещи людям, которые благоприятно ко мне настроены, но назад дороги нет. Когда мы оказываемся в переполненном перед Новым годом торговом центре, я начинаю свой «концерт». Веду себя нарочно громко и беспардонно. Капризничаю, словно маленькая, отвергаю все идеи, какие предлагает Мария Антоновна.

- А у вас свои дети не получаются что ли? – спрашиваю, когда мы стоим в очереди на кассу.

- Нет, не получаются, - мягко отвечает Мария несмотря на все мои капризы.

Я удивляюсь. Даже моя любимая мамочка вспылила бы – отвесила подзатыльник за хамское поведение, наказала бы, запретила мультики и сладкое, но Савельевы - кремень. Вполне терпеливо выдерживают мои нападки и истерики в общественном месте и везут домой, в простенькую трёхкомнатную хрущевку с симпатичным ремонтом и светлой мебелью.

Мне хочется плакать, потому что квартира один в один напоминает мне нашу, в которой мы жили до того момента, пока родителей не стало… Из кухни доносятся запахи еды, по квартире вальяжно ходит толстый кот… Я часто моргаю веками, чтобы не расплакаться на глазах у Савельевых. Беру себя в руки, выключаю сентиментальность, и брожу по комнатам, тыкая пальцами в понравившиеся вещи.

Иван Савельев проводит меня в маленькую комнатушку с большим окном, розовыми обоями и милым диваном с мягкой обивкой.

- Это будет твоя комната, Лиза. Если ты захочешь, конечно.

Мне хочется заткнуть уши и сказать ему, что своим поступком я убью память о родителях, я предам их… И при всем своем желании я не могу так поступить, поэтому недовольно хмыкаю и отвечаю, что в этой конуре пусть лучше держат свою кошку.

Савельевы отвозят меня назад в детский дом. Мы прощаемся на улице у входа. С неба падают крупные хлопья снега, поднимается прохладный ветер, который моментально морозит щеки и нос.

- Мы были рады познакомиться с тобой, Лиза, - говорит Мария Антоновна и садится в автомобиль.

Савельевы уезжают, и я понимаю, что в этот раз навсегда. В груди неприятно щемит, слезы душат, и я еще долго не решаюсь войти в детский дом, который украшен яркими гирляндами.

Даже не удивляюсь, когда спустся два дня Ирина Львовна взывает меня в свой кабинет.

- Ты опозорила не только себя, Соловьева! Ты опозорила всех воспитанников детского дома! Потому что как только я предложила этой паре подобрать другого ребенка, они отрицательно замотали головой и со слезами на глазах покинули здание. Можешь себе представить, что они подумали о нас, о тебе, о воспитателях? Что в детском доме всех детей так воспитывают как тебя!