Жена штандартенфюрера - Элли Мидвуд Страница 11

— Потому что машина та же, что и всегда, снаружи. Да и кто бы ещё стал приносить тебе подарки? Я бы на твоём месте отослала бы его прямиком назад. Нечего тебе от него подачки принимать, сами не бедные.

Снедаемая любопытством, я извинилась и вышла из-за стола. И точно, в холле на маленьком столике у двери лежал небольшой свёрток. Я разорвала оберточную бумагу и ахнула, увидев внутри моё платье, платье, что я должна была надеть в свой день рождения, законченное и готовое к носке. Всё ещё сжимая его в похолодевших руках, я поверить не могла бездушному цинизму этого подонка: он прекрасно знал, что той ночью все еврейские магазины и конторы будут разрушены, и приказал этим бедным людям закончить платье, чтобы успеть до погрома. Он послал своего водителя забрать это платье за какие-то минуты до того, как первые камни полетели в их окна, и штурмовики вместе с разъярённой толпой, опьяненные ненавистью к невинным людям, которые в жизни своей не сделали ровным счётом ничего плохого и всего лишь хотели спокойно трудиться и жить своей жизнью, разнесли вдребезги их уютное ателье.

Я почувствовала, как гнев начал закипать внутри. И не просто гнев, но самая настоящая ненависть. Он за это заплатит, богом клянусь, заплатит! Ненависть к Райнхарту уже начала жечь лёгкие изнутри. Я стиснула кулаки и, никому не сказав ни слова, схватила своё пальто и выбежала на улицу.

Я бежала не останавливаясь до самого еврейского района, отчасти потому, что хотела поскорее добраться до Либерманов, а отчасти потому, что не могла смотреть на разруху вокруг. Здесь мы совершали покупки, здесь ходили в салон завивать волосы, здесь шили себе платья, покупали драгоценности и домашнюю утварь. Мы знали всех этих людей, каждого продавца или владельца магазина по имени, они были нашими друзьями, а теперь все их сияющие витрины были разбиты, а сами лавки выглядели так, будто кто-то сбросил на всю улицу бомбу. Осколки стекла хрустели у меня под ногами, вместе со всем тем, что штурмовики вместе с разъярёнными вандалами повыбрасывали из магазинов и разломали уже снаружи.

Опустевшая улица была непривычно тихой. Казалось, вся жизнь отсюда напрочь исчезла всего за одну ночь, только солдаты громко перекликались вдалеке. В какой-то мере я испытала облегчение, увидев пустынные тротуары: я-то боялась увидеть на них окровавленные трупы. Может, мой отец был все же прав, и их действительно никто не тронул?

Я наконец дошла до того, что осталось от ателье Либерманов, и осторожно ступила внутрь. Если бы я так часто туда не ходила, я скорее всего и не узнала бы его теперь, потому как все лавки и конторы на этой улице выглядели после страшной ночи абсолютно одинаково: тёмные, разорённые до основания и пустынные. Я огляделась вокруг, до конца не веря своим глазам. Всё это было уж слишком ненастоящим, и в глубине души я надеялась, что может всё это было всего лишь ещё одним кошмаром, и я скоро проснусь. Вряд ли Либерманы смогут заново всё отстроить после того, что штурмовики сделали с их лавкой: что они не прибрали к рукам (все свёртки высококачественных материалов вместе с уже пошитыми костюмами и шелковыми рубашками — гордостью герра Либермана, исчезли), они разломали, разодрали в клочья и выбросили на улицу. Даже манекены выглядели так, будто и им досталось от этих нацистских выродков. И последний плевок в лицо, свежевыкрашенными красными буквами по стене: «Жиды, пошли вон!»

Не знаю, зачем я начала подбирать лоскутки кружева с пола, не находя даже, куда их сложить. Закройный стол герра Либермана был сломан, так что всё, что я могла сделать, так это перевернуть его крышку лицом вверх и стала раскладывать кружево и ленты, валявшиеся на полу. А когда они вернутся, я помогу им всё здесь вычистить. Может, папа ссудит им денег, чтобы заново открыть своё дело…

— Простите, фройляйн, вы кого-то ищете? — тихий женский голос с едва заметным выговором вернул меня в реальный мир. Я обернулась и увидела невысокую женщину примерно маминого возраста, держащую несколько книг в руках.

— Да, вообще-то ищу. Либерманов, портных. Это раньше было их ателье. Вы их, случайно, не знаете?

— Конечно, знаю. У нас лавка через дорогу… была. — Она махнула в сторону ещё одного обезображенного магазина. — Это раньше был Книжный Магазин Бергеров. Наше семейное дело. Меня зовут Сара.

— Аннализа. — Мы пожали руки. — Я не знаю, где они живут, но это же не может быть далеко? Когда, вы думаете, они вернутся? Я бы хотела помочь им прибраться.

— Ох, девочка моя… — Моя новая знакомая посмотрела на меня с ещё большим сожалением в глазах. — Они уже больше никогда не вернутся. Машины их всех забрали.

— Какие машины?

— Грузовики. Многие хозяева магазинов жили на втором этаже над своими лавками, как и Либерманы, вот тех-то солдаты в первую очередь и похватали. Всех увезли, кто здесь жил.

— Куда увезли?

— В работные лагеря, куда же ещё?

Она почти прошептала слово «лагеря», будто опасаясь, что кто-то может её услышать.

— Концентрационные работные лагеря, — Сара объяснила, заметив мой непонимающий вид. — Эти лагеря работали ещё с тридцать третьего, но раньше туда только политических заключённых свозили, как я слышала. Теперь вот, похоже, и наш черёд настал.

— Я ни о чем подобном никогда не слышала. А вы уверены, что это не… Уловка, чтобы людей напугать, заставить их добровольно покинуть страну?

Вместо ответа Сара только обвела вокруг себя руками.

— А куда же тогда все люди делись?

Я молча смотрела на неё, почти не мигая. День ото дня знакомый мир все быстрее рушился вокруг меня, и я ничего не могла с этим поделать. Я опустила глаза на кружевные ленты, которые я всё ещё держала в руках, те самые ленты, что всегда улыбающаяся Руфь Либерман держала в её ловких руках всего день назад, и почувствовала, как слёзы заполнили мои глаза. Я их больше никогда не увижу… Я медленно опустилась на пол и тихонько заплакала.

— Мне очень жаль, дорогая. — Сара села рядом и обняла меня за плечи. — Ты хорошо их знала?

— Они были нашими семейными портными. Я всю жизнь к ним ходила. Они были нашими друзьями. Они были такими добрыми, чудесными людьми! Я только вчера здесь была, когда они заканчивали платье мне ко дню рождения. А мы им даже не успели заплатить!

Не знаю почему, но эта последняя мысль так меня расстроила, что я совсем зарылась лицом в пальто Сары и разрыдалась.

* * *

Я стояла за сценой, разогреваясь перед выступлением. Сегодня опять был полный зал. Те же самые люди, что всего несколько дней назад сожгли все до одной синагоги в Берлине, решили обратиться к искусству. После того, как большую часть их неарийских соседей согнали в лагеря, они решили нарядиться по такому случаю, вывести своих дам в свет и отправиться на балет, словно награждая себя за прекрасно выполненную работу. Животные. Бездушные животные.

Раньше тем вечером один из работников сцены принёс мне букет роз от «какого-то важного господина в форме». Цветы продержались на моём столе ровно минуту, пока я «случайно» не столкнула вазу на пол и она разлетелась на мелкие осколки. На секунду мысль промелькнула у меня в голове, а не наступить ли мне на это стекло и не сказать фрау Марте, что выступать я ни сегодня, ни в ближайшее время не смогу, пока всё не заживёт. Так мне хотя бы не придётся танцевать для этих «важных господ в форме» в первом ряду, с Райнхартом во главе. Но прежде чем моя ступня коснулась стекла, я задумалась, а не будет ли это означать, что они победили? Что сломили мой дух также, как и дух моего народа? Ну уж нет, так просто я сдаваться не собиралась.