Рыжие волосы, зеленые глаза - Звева Казати Модиньяни Страница 11

В элегантном«люксе» Джордано Сачердоте в отеле «Вилла д'Эсте» полным ходом шло бурноесовещание, в котором помимо него самого, спортивного директора «Блю скай»,принимали участие Рауль Ромеро и Андреа Сориа. Прошли сутки после несчастногослучая с Мистралем, был понедельник, им предстояло обсудить две жгучиепроблемы: состояние здоровья чемпиона и выходку молодого пилота, вызвавшуюаварию. Пока Мистраль балансировал между жизнью и смертью, Рауля Ромероосаждали спонсоры, сулившие ему золотые горы.

Джанни Штраус,владелец команды, известил их о своем прибытии из Нью-Йорка. Проведя бессоннуюночь в госпитале у постели Мистраля, Джордано испытывал сильнейшее желаниезадушить аргентинца. Андреа едва удавалось сдерживать готовую вспыхнуть искру,грозившую вызвать неуправляемую цепную реакцию. При сложившихся обстоятельствахэто никому не принесло бы пользы.

— Я все думаю,не расторгнуть ли контракт, — заявил спортивный директор.

— Есликонтрактом это предусмотрено, я ничего не имею против, — ответил Ромеро,прекрасно сознавая, сколь высоко котируются теперь его акции. Контракт с другойкомандой принес бы ему большие преимущества.

— Ты мне ненравишься, парень. Публике тоже не понравилось то, что ты вчеранатворил, — не выдержал Сориа. — Пока ты на пьедестале раскупоривалшампанское, я был среди зрителей. Ни одного лестного слова на твой счет я неуслышал.

— Я ужеговорил, что сожалею, — ответил аргентинец. — Да, я хотел победить,это правда, но не ценой жизни Мистраля. Я шел за ним вплотную, жал на газ, аон, видно, отпустил педаль. Откуда мне знать? Ясно одно: я победил, потому чтоя — лучший. Я верил в себя и победил.

Слушая такиерассуждения, Джордано готов был оторвать ему голову.

— Ты типичныйпродукт образца девяностых годов. Сплошной цинизм и ни капли совести, —бросил он зло.

— Верно, —насмешливо парировал Ромеро. — Ваше нытье по доброму старому времени меняпросто смешит. Меня тогда на свете не было. Я живу сейчас. И мне это нравится.Ты говоришь, я циник, а я говорю, что у меня есть голова на плечах. Если хочешьпобедить, надо работать головой. А все эти ахи-охи годятся только длясвященников и для баб. Мне жаль, что с Мистралем так получилось. Я уже говорил,мне очень жаль. Что же мне теперь, застрелиться из-за него?

Джордано вскочил скресла и сгреб его за грудки, силой заставив подняться на ноги.

Ситуацияскладывалась скверная, и не только для двух спорщиков. Ссора могла привести кнепоправимому расколу в команде, уже потерявшей своего чемпиона.

— Хватит! —вмешался Сориа, разводя директора и пилота. — Ты не прав и прекрасно этознаешь. Пресса тоже знает. Как спортсмена тебя хвалят, как человека —осуждают. — Он указал на газеты, лежавшие на столе. — Я готов понятьтвое желание прорваться, но всему есть предел. Твой способ побеждатьпредставляется мне, мягко говоря, сомнительным. Ходьба по трупам — не самыйпопулярный вид спорта, к тому же предосудительный и опасный. Не веришь мне,спроси у инспекторов соревнований, спроси, наконец, у болельщиков.

— Это что,угроза? — прервал его Рауль.

Его красивое лицобыло непроницаемым.

— Всего лишьотеческое предостережение. Поверь мне, ты заблуждаешься, считая себя единственными неповторимым. В настоящее время «Блю скай» является одним из самых престижных«болидов». Когда машина достигает такого уровня эффективности, ни одного пилотанельзя считать незаменимым. Поразмысли об этом на досуге и приди в себя, —заключил Сориа спокойным тоном человека, которому не нужно повышать голос,чтобы довести свою точку зрения до сведения окружающих.

Рауль погрузился вкресло и опустил глаза, пристально изучая носки собственных мокасин. Несчастье,случившееся с Мистралем, привело его в отчаяние, но он не смел в этомпризнаться даже самому себе. Накануне вечером он больше часа бродил вокруггоспиталя, призывая на помощь всю свою хваленую смелость, чтобы войти,взглянуть в лицо Марии, объяснить ей, что произошло, и попросить прощения, ноне смог. Он боялся, что не выдержит ее горя и расплачется, потеряет стольнеобходимый ему защитный налет цинизма, который должен был сохранить во что быто ни стало. Он вспоминал завет своего отца: «Настоящий мужчина никогда неплачет, слезы — бабье дело». Даже подумать страшно, что его могут счестьслабаком. Ему стоило немалых трудов создать и утвердить представление о себекак о лихом, крутом, отчаянном парне, чуждом всяческих сантиментов, но он этосделал и не мог теперь отступать.