В ее сердце акварель - Юлия Климова Страница 10

С тайной всегда соседствует волнение, а если предстоит встретиться лицом к лицу с давней легендой, то лучше сразу приготовиться и к трепету в груди, и к дрожи в коленках, и к шуму в ушах. Даже если эта легенда – странный, далекий Василий Петрович Дюков.

Полпути Леся с улыбкой думала о переезде, случившемся наперекор трудностям и сопротивлению тети Саши. В голове крутились обрывки фраз, открывались и закрывались дверцы лифта, звучал стук ботинок о ступеньки, и продолжало лететь «…успею, успею, успею!». Все получилось, обратной дороги нет и не будет: вот так тихонько, осторожно, хорошо и правильно исполняются мечты. Папка с рисунками осталась дома, потому что приятно, когда кто-то или что-то ждет твоего возвращения, но в чемодане лежат планшет, бумага, всевозможные карандаши, пастельные мелки…

А затем появился расплывчатый полупрозрачный образ Василия Петровича. Леся представляла его то высоким стариком с седыми бакенбардами, то маленьким крепким мужчиной с короткой шеей и жесткими черными усами. Она гадала, зачем он пригласил ее к себе, если с родственниками практически не общается, можно ли будет уехать через неделю, не задержит ли Василий Петрович дольше обещанного?

За полчаса до Утятина Леся почувствовала первый приступ любопытства: кто ее дядя, какой он? Александра Петровна настойчиво советовала называть Василия Петровича именно дядей. «Какая разница: двоюродный или троюродный? Так лучше, проще и по-человечески. И не забудь выразить благодарность!» Леся в ответ кивнула, согласившись сразу на все. Александра Петровна упаковала в блестящую подарочную бумагу клетчатый шерстяной шарф, купленный Сергею Сергеевичу на день рождения, и строго сказала: «Ты подготовить подарок уже не успеешь, а с пустыми руками появляться на пороге Дюкова – дурной тон. Подаришь шарф, зимы одинаково холодные и здесь, и в Утятине».

Устроившись поудобнее в машине, пристегнувшись ремнем безопасности, Леся позвонила тете и сообщила, что все в порядке: ее встретили, и минут через двадцать путешествие закончится. «Я надеюсь, мне не придется за тебя краснеть». – Голос Александры Петровны прозвенел, как натянутая тетива. «Конечно, нет, тетя Саша, – легко ответила Леся и торопливо добавила: – До свидания». Ей хотелось ехать молча, смотреть в окно, считать деревья, любоваться красотой природы, запоминать разноцветные мгновения, чтобы потом перенести их на бумагу.

Любопытство подпрыгнуло до небес, когда джип остановился около дома Василия Петровича. Леся ожидала увидеть добротный дом, огороженный, скорее всего, высоким забором, каменную дорожку, ведущую к крыльцу, подстриженную траву, просторную беседку с монолитным деревянным столом и стульями, ряд педантично, ровно высаженных кустов… И Сергей Сергеевич, и дядя Андрей, и тетя Маша, и тетя Саша всегда подчеркивали обеспеченность Василия Петровича, поэтому, по элементарной логике, он должен жить хорошо.

Машина медленно въехала во двор, оставив позади широкие кованые ворота, Леся открыла дверцу, вышла и удивленно приподняла брови… Перед ней возвышался дом – огромный, частично каменный, частично дощатый, с башнями-пристройками, с крутой лестницей, поднимающейся до балкона, темным крыльцом, практически съеденным толстыми длинными ветками незнакомого вьющегося растения. На ветках зеленела листва, но они все равно напоминали узловатые корни вековых деревьев, произрастающих в дремучих лесах. Одна башня-пристройка походила на безумную старуху, собирающуюся станцевать канкан, другая чуть накренилась, или так почудилось… Балкон выглядел добротным, по его периметру тянулись коричневые ящики для цветов – по всей видимости, их не использовали много лет.

– Пойдемте, я вас провожу, – раздался хрипловатый голос водителя.

– Да, спасибо… – тихо произнесла Леся, не в силах оторвать взгляд от пейзажа. Теперь она изучала территорию вокруг дома, это оказалось не менее увлекательно.

Дорожки уходили и вправо, и влево, их ограждали узкие полусгнившие доски и кирпичи, трава росла островками – высокая, низкая, стелющаяся по земле. Две скамейки давно потеряли цвет: коричневая краска шелушилась, напоминая лишайник. Взгляд зацепился за высохшие кусты, плотно растущую облепиху, бревна, наваленные бесформенной кучей около раскидистых яблонь, скворечник, повисший на одном гвозде. Но забор был идеальным – свежий, стройный, будто по линейке начерченный.

Здесь не мог жить разумный и успешный предприниматель: это место больше подходило старому колдуну, не терпящему перемен и не ждущему гостей. Впрочем, если верить Сергею Сергеевичу, дяде Андрею и тете Маше, отчасти так и было. Леся улыбнулась, представляя выражение лица Александры Петровны, окажись та в данную минуту рядом.

«Ка-та-стро-фа», – прочеканила Леся, устремляясь за водителем к крыльцу. Да, тетя Саша оценила бы увиденное именно так. Она всплеснула бы руками и непременно взялась за уборку. Ее энтузиазма хватило бы даже на то, чтобы перебрать и ровно уложить бревна, спилить сухие ветки облепихи и заставить яблони подобрать животы и расправить плечи. «Потом я все хорошенько осмотрю, здесь интересно», – подумала Леся, готовясь ко встрече с Василием Петровичем Дюковым. Волнение коснулось ее светлой кожи, щеки порозовели, и пришлось глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы вновь обрести уверенность.

По всем признакам, внутри дома тоже должны были царить запустение и беспорядок, но в гостиной Леся увидела белоснежные бархатные диваны, кресла цвета слоновой кости, овальные, прямоугольные, круглые зеркала, пять картин в тяжелых узорчатых рамах, светлую массивную четырехдверную тумбу, заставленную подсвечниками и всевозможными статуэтками, круглый стол и стулья – тоже из светлого дерева. Паркет блестел, точно его покрыли лаком совсем недавно, полосатые серо-коричневые шторы, собранные в замысловатые складки, спускались до пола и частично скрадывали свет, люстра поражала размерами и избытком золотых деталей. Ни пылинки, ни соринки. Резиденция короля, да и только.

«Ничего себе…» – Леся еще раз обвела гостиную цепким взглядом и потянулась к картинам, захотелось узнать хоть что-нибудь о пристрастиях Василия Петровича. Несоответствие внешнего и внутреннего обликов дома изумило до дрожи в груди.