Почти касаясь - Колин Оукли Страница 10

После завтрака я оделась и медленно спустилась по ступеням, оттягивая неизбежное. Уже внизу я несколько раз простучала запястья, взяла сумку, надела перчатки и вышла на свежий октябрьский воздух.

Когда мы только переехали в Нью-Джерси, мама отвезла меня на Манхэттен, на прием к самому известному и именитому аллергологу, доктору Мэй Чен. Я до этого никогда не бывала в большом городе, и, когда она высадила меня у входа в здание, я задрала голову, высоко-высоко, ища то место, где кирпич стены переходит в синеву неба. Но прежде чем я его увидела, мне показалось, будто бы тротуар уплывает из-под ног, меня зашатало, желудок, казалось, упал в самые пятки. Мне пришлось отвернуться.

И то же самое я чувствую в этот миг, будто бы мир слишком велик. Будто бы у окружающего меня пространства нет границ, как у той кирпичной стены. Голова закружилась – в глазах все поплыло, стук сердца отдавался эхом в ушах, ладони взмокли и стали липкими.

Я схватилась за железный поручень, чтобы удержать равновесие. Проглотила ком в горле, надеясь, что зрение обретет четкость, голова перестанет кружиться, руки прекратят трястись. Они меня не слушались. Было такое чувство, будто я вот-вот отключусь. И что тогда? Я не только буду снаружи, я буду без сознания, буду уязвимой. Я буду Гулливером, а соседские дети будут маленькие, как лилипуты, будут хватать меня своими крошечными пальчиками, а я буду не в силах их остановить.

Сердце забилось пуще прежнего, но я отказалась сдаваться.

Я спустилась на верхнюю ступеньку и набрала полную грудь воздуха. А потом начала постукивать. Я сконцентрировалась на том, как монотонно барабанят мои пальцы, и в конце концов пульс замедлился, зрение стало четче.

Я посмотрела по сторонам, проверяя, нет ли мусорщика, соседей с собаками или детей на велосипедах. Никого. И тут я поняла, что меня это удивляет. Ну то есть я не ожидала парада или чего-то в этом роде, но это же такое знаменательное событие. Думаю, я по меньшей мере ждала, как у нескольких соседей отпадет челюсть, как они будут пялиться на меня, не веря глазам, сжимая грабли, и в головах у них мысли от: «вот и она, она все еще тут живет» и до: «я думал, она умерла». Но я тут одна. Может, я не Страшила Рэдли. Может, обо мне вообще никто не думал.

Я встала на трясущиеся ноги, крепко сжала ремешок сумки и начала искать на подъездной дорожке мамин «Понтиак». Я так ярко увидела ее за рулем, что пришлось дважды проверить, что ее там нет.

Я кивнула, каким-то образом заставив себя спуститься по трем ступенькам, а потом пошла напрямик к машине. Гравий шуршал под ногами, и я сосредоточилась только на этом звуке, пока мои бедра не коснулись переднего бампера. Прикосновение принесло мне небольшое облегчение. Я сделала это. До машины добралась, по крайней мере.

Юбка моей матери, которую я надела, протирала металл бампера с каждым моим шагом к другой стороне машины. Пятна грязи и ржавчины остались на бежевой ткани, но мне было все равно. Я просто хотела сесть в машину.

И я села. Закрыла дверь с глухим звуком и отклонилась на обитое тканью сиденье, покрытое пятнами от кока-колы и прожженное сигаретами – моя мать так и не бросила курить, хотя и сказала тому репортеру из «Таймс». Раньше меня это бесило, а теперь я находила успокоение в этих знакомых деталях. И в том, что теперь коробка из металла отделяла меня от остального мира. Я выдохнула.

А затем, все еще трясущимися руками, я вставила ключ в замок зажигания и повернула его.

Ничего не произошло.

Попробовала еще раз.

Двигатель зачихал, но не завелся. Подалась вперед и проверила уровень топлива. Маленькая стрелочка показала ниже красной буквы «Е». Я подумала, что это меньшая из проблем у машины, которая столько простояла на месте, но на этом мои познания в машинах заканчиваются. Если она не едет – добавь топливо. Я вытащила ключ, выскользнула из машины и пошуршала по гравию обратно к дому. Перескакивая через ступеньку, открыла дверь и вошла внутрь. Я была уверена, мне стоит погуглить решение. Про машину. Выяснить, что с ней не так, как это исправить, как я сделала это, когда в верхней ванной комнате потек унитаз. Но тут я решила, что надо начать с бензина, а потом уже разбираться дальше. Завтра. Я вылезла из костюма матери, натянула на себя штаны и толстовку и свернулась в кресле с потрепанным экземпляром романа «Вдали от обезумевшей толпы».

Из всех мужчин моей матери самые короткие отношения у нее были с триатлетом, который всегда носил шорты из спандекса, даже когда не тренировался. У него было какое-то британское имя, хоть он и не был британцем; что-то вроде Барнаби или Бенедикт. Учитывая, что единственное сходство, которое у них было с моей матерью, – это любимая длина шорт, их отношения не могли продлиться дольше нескольких недель. И закончились еще до того, как она успела опробовать велосипед, который он ей подарил. Она пыталась вернуть его в магазин, но они не приняли его без чека, так что она засунула его в сарай за домом, где он до сих пор и был.

В субботу я пошла в сарай, надеясь на то, что велосипеда там уже нет, хоть я и понимала, как глупо рассчитывать на то, что он просто растворился в воздухе. Но вот он, стоял на месте, рядом с металлическим ящиком для инструментов и полупустым мешком с землей с того первого и последнего раза, когда мама решила, что стоит попробовать себя в садоводстве.

После того как я убрала всю паутину с руля и спиц, подкачала шины насосом, что висел на раме, я выкатила его из сарая на подъездную дорожку. Я пыталась не обращать внимания на уже ожидаемые сигналы, которые подает мне тело: колотящееся сердце, потеющие ладони, нечеткое зрение.

Идея первична, материя вторична.

Идея первична, материя вторична.

Идея первична, материя вторична.

Но, видимо, моя идея не настолько сильнее материи. Целых сорок пять минут у меня ушло на то, чтобы решиться и сдаться, пройти мимо «Понтиака» и наконец добраться до улицы. Я посмотрела в обе стороны, и мое сердце ушло в пятки, когда я увидела женщину через несколько домов, она поднимала газету у себя во дворе. Я подавила порыв бросить велосипед и сбежать. Вместо этого я стояла и смотрела, как она стиснула газету под мышкой. А потом она подняла голову, посмотрела прямо на меня и помахала. Я была слишком ошарашена, чтобы сдвинуться с места. Девять лет я ни с кем не общалась. Лично, во всяком случае.

Звучит жалко, но это не значит, что у меня не было друзей. Интернет полон людей, которые только и хотят что поболтать. И в те многие ночи, когда я не могла уснуть, я их находила. Разумеется, некоторые из них были странными, как тот полицейский из Каньон-сити, Орегон, который казался милым, пока наше с ним общение быстро не переключилось на то, как он любит садомазохизм, и пока он не попросил найти щетку для волос, чтобы себя отшлепать (я не стала этого делать). А потом была женщина из Нидерландов, которая говорила на семнадцати языках и научила меня ругаться на всех них. Мое любимое ругательство было на болгарском: «Kon da ti go natrese», что значило примерно «Да едрись оно конем».