Маэстра. Книга 2. Госпожа - Л. Хилтон Страница 10

Как и все самые глупые поступки в моей жизни, поездка на Ибицу была исключительно моим решением. На показе в августе я не обратила особого внимания на Таге Шталя, но он продолжал названивать мне и писать сообщения. Оказалось, что он датчанин, занимается кораблями, а сейчас решил устроить частную вечеринку на своем острове к северу от Ибицы. Вконец обнаглев, я спросила, пришлет ли он за мной частный самолет, а он вдруг взял и согласился, после чего отказываться было уже как-то неудобно.

После поездки к Ермолову Венеция перестала казаться мне такой уж тихой гаванью. Я не жалела о своем решении. Отказ от экспертной оценки этой коллекции в каком-то смысле был выражением верности себе, своему истинному «я», кем бы Джудит Рэшли ни была. Отказавшись участвовать в планах Ермолова, я как будто бы сохранила верность полотнам. А вот воспоминания о том, как я это сделала, меня мучили. Я не чувствовала себя так неловко и неудобно со времен моей работы в аукционном доме. Отличная вечеринка — вот что нужно Элизабет Тирлинк, чтобы снова расправить крылья! К тому же меня раздражала моя квартира. Обычно пребывание среди красивых вещей действовало на меня успокаивающе, а сейчас я вдруг перестала класть вещи на места, и моя безупречная кухня вдруг оказалась заставлена стаканами и чашками, непонятно откуда взялась шоколадка. Я нашла ее в буфете рядом со специями. Девяносто восемь процентов какао, с миндальными хлопьями. Странно, я ненавижу миндаль и, мало того, терпеть не могу темный шоколад!

На Ибицу я прилетела в середине дня. Черный микроавтобус быстро доставил меня с самолета в аэропорт, где было на удивление немного народу. Кучки спящих где попало кутил рядом с обернутыми в пленку чемоданами на колесиках, стайка девочек, на лицах которых когда-то красовались цветы из аквагрима, но теперь все размазалось, спорили с менеджером у стойки компании «Изиджет», два суровых на вид уборщика в сеточке на голове и бирюзовых комбинезонах отмывали огромными швабрами с пола лужу рвоты абрикосового цвета. Вездесущий Дэвид Гетта злобно смотрел на меня отовсюду через «Рэй-Баны». Я быстро нашла водителя Шталя, он погрузил меня в открытый черный джип, который с жужжанием и рокотом пробирался через выхлопные газы и стрекочущих цикад, миновал поворот на белую крепость над портом, пронесся мимо пиццерий, студий йоги и бесконечных рекламных афиш, обещающих диджеем настоящую нирвану, а потом шоссе сузилось, и мы начали подниматься на пологие зеленые холмы, внизу обрамленные тропическими садами. Раньше мне не приходилось бывать на этом знаменитом острове, и я отметила про себя, что когда-то здесь наверняка было просто чудесно.

Я сразу все поняла про Ибицу, когда мы наконец притормозили у знака с надписью «Пляж Ауа-Бланка» и припарковались на пыльной парковке, заполненной джипами и мопедами. Водитель понес мою сумку по крутой дорожке, ведущей к молочному заливу, где голые дети играли на мелководье между высокими столбами рыжеватых скал. Я сняла балетки и тут же ощутила привкус той самой приятной свободы, которую всегда чувствуешь, идя босиком по песку. Чуть дальше, у самой воды, жонглировали кеглями голые парни с дредами, белокожие загорающие жарились на сухой белой глине чуть выше линии прибоя. Я протиснулась между ними, наконец добралась до небольшого пирса, где водитель уже отвязывал серую моторку, и вскоре мы понеслись, слегка подпрыгивая на волнах, к небольшому острову, на горизонте нам навстречу распахнулись зелено-белые скалы, похожие на крылья бабочки.

Роскошная новая вилла Шталя могла быть оформлена хоть в виде гавайского бара, какая разница, если у тебя такой вид прямо на пляж Ауа-Бланка — лучше вида не найдешь ни за какие деньги, предположительно поэтому Шталь ее и купил. Кубы из стали и известняка облепили склон холма таким образом, что каждая комната виллы казалась открытой в сторону моря. Других гостей в зоне видимости не было. Сойдя с моторки, я заметила лишь какую-то изможденную женщину в кафтане от Нормы Камали, совершенно с безрадостным видом ковырявшую омлет из белка в дальнем конце огромной изогнутой трассы. Горничная показала мне мою комнату и начала распаковывать вещи, а я с некоторым смущением вытащила из ее деловитых рук бикини и джинсовые шорты с бахромой. От дамы в кафтане на террасе остался один омлет, и я без зазрения совести взяла с ее подноса абрикос и с наслаждением впилась зубами в сочную мякоть, глядя на бледную полосу берега где-то в километре от нас. Деревянная лестница с резными полинезийскими головами спускалась к пустому бассейну — огромной овальной чаше из бледно-серого мрамора. Вода выглядела соблазнительно гладкой, но искупаться я не успела, потому что ко мне подошел только что вернувшийся с теннисного корта Шталь. Высокий, загорелый, с крепким торсом и лазурными глазами, он напомнил мне об одном чудесном скандинаве, с которым пару лет назад я провела замечательный вечер. В последнее время я вела в Венеции крайне тихую жизнь, поэтому отметила нашу встречу в его огромной балийской кровати с большим энтузиазмом, как раз к тому времени, как остальные гости доели свой поздний завтрак. После мне показалось, что мир наполнен умиротворением. В общем, я была настроена весело провести выходные.

Когда мы с хозяином дома закончили наши дела и спустились вниз, гости уже собрались у бассейна и понемногу разогревались розовым шампанским и косяками. Шталь познакомил меня с довольно стандартной компанией, состоящей из седеющих мужчин и алчных женщин — сочетание, к которому я успела привыкнуть во время своего первого круиза по Средиземному морю. Я отказалась и от вина, и от травки, но с готовностью поддерживала беседу о том, кто где побывал и куда собирается отправиться дальше. Я как раз обсуждала относительные преимущества Пантеллерии перед Патмосом, и тут кто-то положил мне руку на плечо: