Танго смертельной любви - Александра Миронова Страница 10

Это было старым ритуалом. Его и Алисы. Дочка слышала поворот массивного кованого ключа в старом замке в любом, даже самом отдаленном уголке дома, и всегда бежала навстречу. А Карл пытался догадаться, в каком виде сегодня будет его любимая девочка, большая охотница до маскарада. Он почти всегда угадывал — любящее отцовское сердце подсказывало.

Открыв дверь и тяжело переступив порог, он быстро окинул взглядом идеально чистый холл. Кажется, жена красила белый пол раз в неделю, чтобы сохранить его оригинальный цвет. Несомненно, Моника украсила бы собой передачу о тех фриках, которые вычищают унитазы зубной щеткой, а потом облизывают их, чтобы доказать телезрителям, что фаянсовые чаши стерильны. Но хотя Карл и не упускал возможности подколоть жену ее чистоплюйством и тягой к полной стерильности, граничащей с обсессивно-компульсивным расстройством, ему нравилась выхолощенность собственного дома.

Нравился этот длинный узкий белый коридор с высокими потолками, украшенными лепниной, оставшейся в наследство еще от первого градоначальника. Нравились выкрашенные в цвет сливочного мороженого панельные стены и вместительные шкафы, которая рачительная Моника разместила за ними. Ей удалось вырвать у узкого пространства всего один метр, но таким образом она убрала все лишне с глаз долой.

Карл вдохнул тяжелый запах вишни и ванили. Жена обожала ароматические свечи и жгла их сутками напролет, словно пыталась всеми возможными способами отделаться от запахов, преследовавших ее на работе.

Карл открыл ближайшую к нему дверцу и поставил тяжелый портфель во встроенный шкаф. Из бокового кармана он достал небольшую конфетку в блестящей обертке и оставил ее на полочке для ключей. Повесил в шкаф легкое пальто, которое надел вчера с оглядкой на непрекращающийся дождь. Карл снимал шляпу, когда услышал топот ножек.

Сегодня его девочка была принцесса. Розовой мармеладкой, облаченной в платье пунцового цвета, вызывающего резь в глаза. Алиса это платье просто обожала и в последнее время постоянно его носила.

— Папочка! — Дочка с разбегу кинулась Карлу на шею и чуть не снесла его с ног. Девочка подросла. По тому, как жалобно треснули швы на ярком платье, это стало особенно понятно. Пожалуй, стоит заказать портнихе новый костюм для Алисы, точно такую же модель. Раз уж она ее так любит.

Карл крепко обнял дочь и поцеловал в кудрявую макушку, украшенную ярким бантом в масть платью.

— Я принцесса, — пояснила Алиса отцу.

— Я вижу, милая.

— Красиво? — Алиса взялась за юбку и покрутилась перед отцом.

У Карла в глазах зарябило от искр, которые отбрасывала ярко-кислотного цвета ткань.

— Смотри, папа, я делаю солнышко! — Алиса снова закрутилась на месте, в надежде, что ее юбка закружится вместе с ней и высоко поднимется вверх, образуя «солнышко».

Карл притворно закрыл глаза и замер в восхищении.

— Самое настоящее солнышко, милая. Я просто ослеп от такой красоты!

Алиса счастливо засмеялась, и Карл снова привлек ее к себе. Его кусочек счастья, его отрада и глоток другой жизни. Чистой, неизгаженной.

В обнимку с дочерью, болтающей обо всем на свете, они прошли через белый коридор в столовую.

Сюда Моника принципиально не стала проводить верхний свет. Предпочла снабдить небольшую комнату свечами в старинных медных подсвечниках. Карл поспорил для приличия, но в целом полностью положился на жену. Он доверял вкусу Моники и даже не сомневался, что пожар она не допустит ни при каких обстоятельствах.

Свечи, повсюду свечи. Наглухо задрапированное окно, тяжелые дубовые панели низко висящего потолка. Свечи сжигали кислород, отчего слегка кружилась голова и размывалась реальность. Переступая порог столовой, Карл немедленно погружался в полудремотное состояние, все рефлексы притуплялись. На какую-то долю секунды ему показалось, что сейчас он потеряет сознание. Сегодня его рефлексы были и так не в лучшей форме.

Массивный дубовый стол был накрыт к ужину. Как обычно, без Карла есть в этом доме не садились, даже несмотря на поздний час. Кипено-белая скатерть. Накрахмалена, безупречна. Старинные голубовато-серые, истертые временем и полировкой широкие тарелки с золотистыми вензелями (Моника утверждала, что они достались ей от прабабушки). Они служили подставкой для тарелок поменьше, в которые уже был разлит прозрачный, как слеза, бульон. В нем плавало хирургически точно нарезанное вареное яйцо. И только под тарелкой Алисы была положена широкая клеенчатая салфетка, призванная минимизировать ущерб.

— Фу, суп, — немедленно запротестовала Алиса.

— Милая, нужно обязательно есть жидкое и горячее, хотя бы раз в день, — ровным тоном прервала детские страдания Моника, входя в комнату.

— Здравствуй, дорогой, — кивнула она мужу.

— Здравствуй. — Карл нарочито небрежно отодвинул стул, стоявший в изголовье стола и больше напоминавший трон. Тот прочертил на паркете очередные царапины. Моника вздрогнула, но не подала виду, что ее это расстроило.

Потрепав дочь по голове, Карл с трудом втиснул свое большое тело между двумя ручками.

— Давно пора купить новые стулья, — угрожающе начал он.

— Хорошо, — кивнула жена.

Карл знал, что завтра же мебель в столовой будет заменена.

Моника подошла к крутившейся на стуле Алисе и попыталась заправить той за воротник платья белую тканевую салфетку.

— Не хочу, — снова закапризничала девочка. — Я так буду кушать!

— Есть, — автоматически поправила Моника и ловко завернула уголок салфетки за отворот наряда принцессы.

— Кушать, — уперлась Алиса и содрала салфетку. Моника перехватила ее руку, не повышая голоса и не теряя терпения, снова попыталась вернуть салфетку на место.

— Милая, ты запачкаешь свое платье. Где ты видела принцесс в грязных нарядах?

— Ты постираешь, — возразила Алиса. Карл фыркнул, довольный сообразительностью и находчивостью дочери.

— Оно испортится, потому что порошок и частые стирки разъедают ткань. — Моника постаралась отвлечь дочь разговором и снова заправила уголок салфетки.

Алиса задумалась, но не смогла сразу подыскать достойный аргумент. Моника, удостоверившись в том, что наряду дочери ничего не угрожает, вернулась на место. Высокая, тощая, в простом узком темном платье. Родись она лет сто тому назад, вполне могла бы послужить моделью для «Американской готики» Гранта Вуда. Сухая, аскетичная, строгая. Стянутые в тугой узел внизу затылка русые волосы, лицо, на котором морщины уже пропахали глубокие борозды. Неизменная белая нитка жемчуга, как и тонкие поджатые губы вкупе с осуждающим взглядом, лишь добавляли ей сходство с героиней картины.

Казалось, Моника не одобряла все, что мешало идеальному для нее порядку вещей. Не одобряла мужа, набравшего за последние десять лет более полцентнера веса. Не одобряла бунтующую и неповинующуюся дочь. Каждый раз, когда она смотрела на Алису, во взгляде не было ни капли любви, нежности или сочувствия. О гордости и восхищении и речи не могло быть. Единственная эмоция, которая легко читалась на этом простом суровом лице, было удивление. Непонимание: как она могла породить эту принцессу?