Одно воспоминание Флоры Бэнкс - Эмили Барр Страница 10

Я посмотрела на записку возле моей кровати: имя Дрейк на ней было обведено сердечком. Я нашла черный камешек, подошла к окну спальни и прижала его к губам. Дрейк дал мне этот камень. Я помнила. Я не забыла. Понедельник проходил, я никуда не выходила. Я вспоминала поцелуй. В любой момент воспоминание могло исчезнуть, поэтому я погружалась в него снова и снова, пока оно не стало реальней, чем окружающий меня мир. Когда я приходила в замешательство, забыв, почему осталась одна, я цеплялась за это воспоминание. Об остальном напоминали записки, расклеенные повсюду.

«Джейкоб болен, — говорилось в них. — Родители в Париже с ним. ОНИ ДУМАЮТ, ЧТО ПЕЙДЖ ЗДЕСЬ, НО ЕЕ ЗДЕСЬ НЕТ, ПОТОМУ ЧТО ОНА РАССЕРДИЛАСЬ НА МЕНЯ. ПЕЙДЖ МНЕ БОЛЬШЕ НЕ ПОДРУГА». Этот факт оказывался всюду, куда бы я ни посмотрела, он заполнял мою голову и заставлял плакать. Пейдж мне не подруга. Я должна сделать так, чтобы родители думали, что она со мной, и не волновались. Но ее нет рядом: она мне больше не подруга. Я это заслужила.

Между мыслями о Дрейке и воспоминаниями о поцелуе я играла на пианино «Мерцай, мерцай, звездочка» ^[7], потому что разучила ноты, когда была маленькой. Я превратила мелодию сначала в песенку про алфавит, а потом в «Бэ-э, бэ-э, черная овечка» ^[8]. Я попыталась читать книгу, лежа в ванне. Потом постояла в центре каждой комнаты в доме, прислушиваясь к тишине.

В шкафчике под лестницей я нашла банку белой краски и начала красить свою спальню. Мне хотелось, чтобы она была белой, потому что это нормальный, взрослый цвет, а я хотела быть нормальным взрослым человеком. Я отодвинула кровать и коробку с игрушками на середину комнаты, простыней и тонким розовым покрывалом застелила паркет. Я перепачкалась краской, но результатом осталась довольна.

Я прилежно отвечала родителям на все сообщения, отправленные из аэропорта, потом из Франции, переписала время их прилета и тексты, что они присылали. Я не забывала говорить им, что Пейдж со мной. Я притворялась, будто мы смотрим телик. Они были рады это слышать. Я приняла лекарство. От дополнительной таблетки вечером мне сильно захотелось спать.

Я нашла записку со словами: «У М. и П. есть от меня секрет». Мне это не понравилось. Я приклеила записку к стене и глядела на нее какое-то время. Потом я пошла в родительскую спальню, осмотрела их вещи в надежде разгадать тайну, но ничего интересного в них не оказалось, насколько я могла судить. Я перелистала страницы их книг на тот случай, если в них было что-то спрятано, заглянула в ящики. В одном из них с маминой одеждой я нашла стопку открыток, перетянутую резинкой. Это была коллекция из семнадцати моих поздравлений с Днем матери. На первой открытке был отпечаток моей ноги. На четвертой — мое имя, написанное неровным детским почерком. Следующие шесть тоже были написаны мной, почерк становился аккуратнее, а слова «Мамочке с любовью от Флоры» разборчивее. Следующую открытку написал папа. Затем снова были открытки от меня, но я не помнила ни одной из них.

Это не могло быть тайной — стоило продолжить поиски.

На ланч я съела суп, на обед — половину лазаньи. Каждый раз я наполняла кухонную раковину горячей мыльной водой, мыла посуду и убирала ее. Если бы я складывала тарелки в посудомоечную машину, они бы неприятно пахли. Я выпила две чашки кофе, три чашки чая и много воды, а потом отправилась спать в мою выкрашенную наполовину в белый цвет спальню. Казалось, я была занята целый день, поэтому у меня не осталось времени, чтобы выйти на улицу. Мне нравился запах краски. Надо было не забыть докрасить комнату.

Жизнь в одиночестве должна была стать замечательной. Бо́льшую часть времени я жила в своем единственном воспоминании.

Я лежала в кровати и читала все, что написала о Дрейке. Он уехал из страны. Он в Арктике. Я попыталась представить его там, но видела только темноту и снег. Я гадала: есть ли там магазины. В моем представлении на Северном полюсе не было магазинов или других зданий, но Дрейк ведь поехал не туда. Он в университете на Шпицбергене, а в университете должны быть еда и кровати.

Его курс читают на английском. Я знала это, потому что Дрейк рассказал мне, а я это запомнила.

Засыпая, я представляла, каково это — быть нормальной. Я воображала, что мою голову заполняют ясные воспоминания. И все они аккуратно хранятся, чтобы можно было перебирать их, когда захочется. Я и мечтать не могла о такой роскоши и уснула в слезах, оплакивая все, что пропустила. Я надеялась: проснусь и буду помнить.

Ночью я внезапно проснулась. Мое сердце гулко билось, я села в кровати, оглядываясь по сторонам. В доме царила полная тишина, казавшаяся живым существом.

Моя рука дрожала, когда тянулась к ночнику. Я поцеловала Дрейка на пляже, мне семнадцать лет, но было что-то еще. Я поискала выключатель. Что-то было не так. Я выбралась из постели, слишком напуганная, чтобы еще хотя бы одно мгновение оставаться в темноте. Кровать стояла посреди комнаты, поэтому я и не смогла найти выключатель. Пахло краской. Мои ступни липли к полу. Я вышла на площадку лестницы, ощутила под ногами старый ковер, сбежала вниз, перепрыгивая через ступеньки, и распахнула дверь в спальню родителей. Я знала, что при виде мамы или папы я успокоюсь. Я медленно вошла в комнату, чтобы не разбудить их. Узкая полоска света проникала в щель между шторами и падала на кровать. Она была застелена, в ней никто не спал.

Родителей не было. Паника нарастала, готовая раздавить меня. Я бросилась к стене, нащупала выключатель, моргнула от резкого света и огляделась по сторонам в поисках подсказок.

Я не смогла снова заснуть. Я осталась одна, и в стране нет никого, кто об этом знает и кому не все равно. Пейдж знает, но ей все равно.

Я могла бы сделать что угодно, но решила спуститься вниз, заварить себе чай, отнести чашку к себе в постель и попытаться почитать книгу.

Я могла бы уйти из дома и отправиться туда, куда захочется. Могла бы, но не стала.

Я включала свет в комнатах, читала записки, которые мы с мамой оставили по всему дому, и действовала по инструкции. Сначала проверила, заперта ли входная дверь (заперта, цепочка накинута), заперта ли задняя дверь (тоже заперта). Потом я поставил чайник на плиту и, дожидаясь, пока вода закипит, прошлась по кухне, читая записки. Многие были написаны моим почерком, в них говорилось о Дрейке. Я знала, что поцеловала его. Это воспоминание сияло в моей голове, ясное, четкое, реальное, выделяясь на туманном фоне всего остального.

Было четверть третьего. Большинство жителей Пензанса спали. В моем распоряжении были дом и целый мир. Я села за большой компьютер, которым пользовались родители, и уставилась на него в состоянии какого-то транса, гадая, как поступить.

Должно быть, я ненадолго задремала, потому что вздрогнула и проснулась: я сидела перед компьютером, и мне пришлось снова все вспоминать. У меня было ощущение, что пора вернуться в постель. Я взяла ноутбук, потому что на нем был стикер с надписью «Ноутбук Флоры», и понесла его наверх, держа под рукой. В другой руке я несла кружку с чуть теплым чаем.