Когда струится бархат - Элизабет Чедвик (Англия) Страница 10

— Новый костюм папы для визитов к королю, — Хельвен подала Адаму кубок с вином. — Скоро он ему понадобится, если не ошибаюсь?

— В том смысле, что все влиятельные дворяне будут приглашены для присяги Матильде? Да, это так.

— Незадолго до гибели Ральф говорил о чем-то подобном, — задумчиво проговорила Хельвен, — что нашей королевой будет Матильда.

Адам отхлебнул вина и опустил кубок.

— Это стало ясно, как только Генрих вызвал ее из Германии.

Хельвен водила пальцем по узорам на кубке и сквозь прикрытые ресницы посматривала на гостя оценивающим взглядом, без намека на кокетство.

— Нет. Дело не только в этом. Ральф что-то определенно знал, и это его сильно тревожило. Я просила поделиться со мной, но он только смеялся, говорил, что ничего серьезного нет, взъерошивал волосы, как собачке. А потом уехал навстречу смерти. — Хельвен слегка прикусила губу, словно раздумывая, стоит ли рассказывать дальше, затем решительно выдохнула: — Когда мы готовились к похоронному обряду, я зачем-то полезла в наш сундук с деньгами. Ключи всегда были у Ральфа, он меня и близко не подпускал к этому. Вот и вышло, что до самой его смерти у меня не было ни малейшего понятия, насколько мы, оказывается, были богаты. Чересчур богаты для своего положения. Я знаю, большую прибыль давали лошади, но никак не столько, сколько я обнаружила в сундуке.

Адам бросил на нее внимательный взгляд.

— Хочешь сказать, нечестные деньги? Хельвен, сколько там было?

Услышав ответ, он присвистнул.

— Боже правый, да этого хватило бы, чтобы выкупить наследственное право на крупное баронство.

— Многовато для «ничего серьезного», — с едва скрываемым гневом бросила Хельвен.

Адам сидел, задумчиво поджав губы.

— Интересно, — пробормотал он, — за что же ему платили? Чтобы все выглядело, как «ничего серьезного», или в нужный момент ему предстояло раскрыть все приготовления? Или даже и за то, и за другое?

В голосе Хельвен послышался оттенок тревоги.

— Адам, о чем ты говоришь?

— Ральф разъезжал повсюду, и там и сям. Благодаря своему мастерству, человек он был известный, и за это его ценили люди, намного более состоятельные, чем он сам. Я точно знаю, что Ральф неоднократно перевозил послания между Генрихом и Фальком Анжуйским… — Адам умолк. Глаза женщины испуганно расширились. — Ты ничего не знала?

Рука Хельвен, державшая кубок с вином, дрожала, другая судорожно стискивала складки накидки.

— Я вечно узнавала обо всем последней, — горько прошептала она. — Теперь-то мне понятно, что целых десять лет все обо всем знали, а я…

— Да нет же, далеко не все, — мягко сказал Адам, — только те, кто был посвящен в эти игры.

— Что все это значит?

Адам бросил быстрый острый взгляд.

— Вот уж, воистину, ночь сюрпризов.

— Ты хочешь сказать, и ты, и Ральф были шпионами Генриха?

Адам фыркнул, но удержался от смеха.

— Ну, не совсем так. Я бы назвал это иначе. Мы изредка передавали послания, причем устные, которые нельзя доверить пергаменту. — Взгляд стал задумчивым. — Впрочем, за это никогда не платили и десятой части от…

— Значит, это измена… — в смятении прошептала Хельвен.

Адам пожал плечами.

— Я бы сказал, что твой муж временами окунался в мутные дела, но не знаю, насколько глубоко. — Он поскреб подбородок. — Ты кому-то еще об этом рассказывала?

— Нет, нет, никто не знает. И во многом из-за этого у меня так испортился характер. У папы и без меня хватает забот, а я так была выбита из равновесия, что просто пыталась представить все это ненастоящим. Словно ничего и не было. — Хельвен зябко передернула плечами. — Но все это было, и теперь мне страшно.

Этот потерянный несчастный голос наконец переломил что-то важное в отношении Адама к ней. До сих пор ему удавалось быть нейтральным, почти равнодушным. Но вид Хельвен, готовой вот-вот расплакаться, дрожащей от страха, сломленной духом, все изменил. Адам не мог больше оставаться холодным и бесчувственным и, не успев даже осмыслить свои намерения, а еще лучше — одуматься и отстраниться, обнял женщину за плечи и прижал к себе.

— Все будет хорошо, Хельвен, — прошептал он с нежностью, чувствуя овладевающее им желание. — Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.

Из горла женщины вырвалось сдавленное рыдание, потом еще одно. Хельвен прижалась лицом к его груди, пытаясь укрыть рвущееся из души горе в темной шерстяной ткани его туники. Адам шептал слова утешения и гладил ее волосы. Под его пальцами они переливались густой шелковистой волной, издавая запахи трав. Тело Адама остро чувствовало прижавшееся тело женщины, грудь и бедра. Обнимавшая Хельвен рука бессознательно опустилась на талию.

— Хельвен… — пробормотал Адам, прижавшись к ее волосам, наклонил голову, перебирая рукой густые локоны, отыскивая и целуя щеки и виски, а затем, когда удивленная и обрадованная женщина подняла лицо вверх, Адам поцеловал ее в губы.

Навстречу приоткрылся податливый, теплый рот, влажный, как середина цветка. Рука мужчины крепче сжала ее талию и соскользнула по изгибу бедра, еще сильнее прижимая тело к своему. За краткий миг одного сердцебиения тело Хельвен пылко изогнулось навстречу его телу, но тут же шокированный разум вновь взял под контроль восставшую плоть. Хельвен дернулась, как норовистая лошадь, вырывающаяся из-под седла, отвернула лицо, разрывая поцелуй, и с силой высвободилась из объятий.

— Нет, нет, Адам! — задыхаясь, вскрикнула она, ошеломленная неожиданным взрывом чувственности, которую давно считала в себе угасшей навсегда. И уж, во всяком случае, воскресшую совершенно не к месту и не ко времени. Хельвен торопливо вытерла рот рукавом, словно желая скорее отогнать вкус мужского рта. Ноги внезапно подкосились. — Боже мой, нет, не надо!

— Хельвен… — Адам шагнул к ней, с умоляющим видом протягивая руку. — Это вовсе не…

Дрожа всем телом, она отшатнулась от него.

— Не прикасайся ко мне! — Хельвен схватила со скамейки брошенную накидку и заговорила прерывающимся от смятения голосом. — Я… я говорю серьезно. Если ты приблизишься еще на один шаг, я закричу и позову стражу! Я тебе не какая-то вислозадая кухонная девка, готовая опрокинуться на спину по твоей малейшей прихоти! Если тебе возжелалось удовольствий такого рода, ты знаешь, где караульное помещение, вот туда и иди!

Взгляд Адама помрачнел. В душе одновременно клокотала злость за столь унизительный способ отпора, избранный ею, и стыд за потерю самообладания. Он только молча смотрел на Хельвен, не в силах найти слова. Хельвен упорно не отводила глаз, в воздухе нарастало напряжение. Наконец с легким вскриком Хельвен повернулась спиной и торопливо выбежала из комнаты.

— О боже, будь я проклят! — прорычал Адам и бросился следом, лихорадочно воображая, как его арестовывают за попытку изнасилования. Но в темноте споткнулся о чей-то тюфяк и с размаху упал на камышовую подстилку, разбудив кого-то, ответившего бранью на английском языке. Адам грубо огрызнулся на вульгарном диалекте французского и вскочил на ноги. В тусклом свете приглушенного огня он различил храпящих слуг и солдат, коричневатые отблески на отполированном дубовом кресле хозяина замка, стоящем на высоком помосте, уловил ритмичные движения накрытой одеялом парочки и остановил взгляд на дергающихся во сне лапах лежащей собаки. Хельвен не было видно.