Возьми меня, моя любовь - Грация Верасани Страница 10

После четырехчасовой смены выползаю из «Магии», подавленная и голодная, и решаю задержаться в «Королеве Бургеров» на улице Маццини, чтобы съесть фалафель [4]. Я часто заходила сюда с Фульвио, до того как моя книга подняла бурю. Стоит ли отрицать, я тоскую по нему и нашим старым привычкам. Я прошу: пусть, когда все пройдет, мы останемся друзьями. Я верю, что до определенного момента жизнь — как доска с именами, которые перечеркивают одно за другим.

Два парня лет двадцати, сидя на табуретках, уплетают кебаб. Слышу, как один говорит другому:

— Восемь часов я просиживаю задницу на фабрике. И все для чего? Чтобы купить параболическую антенну?

— Ну и бросай ее, — отвечает второй, которого я вижу со спины. — Не ной, ты же голосовал за «Форца Италия».

— Во всем виноваты левые, — защищается первый, тощий, как девчонка, и с баками, как у Элвиса, — продались и занялись войной.

— Жри давай, если я опоздаю, Сильвия надерет мне задницу.

— В последнее время мне приятнее брать в руки компьютерную мышку, чем девчачью грудь.

— Кому ты рассказываешь?… От компьютера кайфа больше.

Хихикая про себя, перестаю слушать.

В ожидании фалафеля смотрю на людей за стеклянной витриной — освобождающихся от одежды — замедленные движения мягкие, словно с ленцой, жертвы первой летней истерии. Небо в шесть вечера было ярко-синим и коварным. Думаю о тех, кто живет в Лос-Анджелесе и весь день вдыхает запах океана. У меня на сердце тяжесть. Все та же. Пройдет ли когда-нибудь?

Дома включаю компьютер и расставляю на письменном столе рабочие принадлежности: пачку «Мерит», зажигалку «Бик», пепельницу и банку «Колы». Ничто не говорит обо мне, настоящей, больше вещиц, что разложены на столе. Я одна, укрытая, точно одеялом, собственным воображением, фантазирую, будто соорудила убежище, место для себя одной — стол, под которым прячутся, играя, дети?

Глядя на водянисто-зеленый фон экрана, чувствую, что вот-вот расплачусь. Это те следы, после которых остаются чистота и облегчение, как после мытья рук перед ужином. Как знать, может, меланхолия и не избавляет от напастей, но у меня весьма подходящее состояние души, чтобы написать что-нибудь… О’кей, приступим. Открываю файл, которому даю временное название «Венна», закуриваю «Мерит» и принимаюсь за работу.

Венна — имя, Равенна — фамилия. Мать-вахтерша, бывшая балерина, назвала дочь в честь вальса. Фамилию же девочка унаследовала от отца, еврейского авантюриста, удравшего Бог знает куда, когда дочь была еще младенцем.

Школьные подруги, приняв ее в свой круг, называли Венеттой, как торт-мороженое…

Учительница на перекличках иронизировала:

— Венна Равенна… Это имя или перестук колес?

(Поехали дальше).

Когда мать уходит на работу, за Венной присматривает Ева, платиновая блондинка-парикмахерша с длинными ярко-красными ногтями. У Евы собственная палатка на углу дома в Адском переулке, где парикмахерша и живет. С ней хорошо, потому что Ева самая красивая, у нее мини-юбка, которая обнажает точеные ножки, под хлопком сверкающей золотой майки торчат напряженные соски.

Равенна смешит Еву, забираясь на колени во время перерыва, когда клиентка сидит под колпаком для сушки волос, и листает вместе с парикмахершей скандальные газеты. Ева часто говорит, что когда Венна вырастет, то встретит принца, как Келли Грейс, потому что она хрупкая блондинка и не заслуживает провести жизнь, стирая носки «настоящего» мачо, такого, как муж Евы. К счастью, он редко приходит из магазина, ее муж… и только для того, чтобы сказать, что уезжает: занимается перевозками неизвестно чего на грузовике то в Голландию, то в Германию.

Однажды Венна слышит, как мама говорит консьержке:

— Не знаю, можно ли оставлять дочь у нее? Я не очень-то доверяю этой лахудре, которая вбивает девочке в голову такие странные идеи и так вульгарна.

Консьержка:

— Да, я вас понимаю. Оставляйте девочку у меня.

Затем, понизив голос:

— Поговаривают, раньше она была путаной.

— Да вы что?! — восклицает в ужасе мать Венны.

Назавтра, в школе, на вопрос учительницы: кем бы ты хотела стать, когда вырастешь? маленькая Венна решительно отвечает:

— Путаной.

(Продолжаем…)

Но настоящая страсть Венны — так на нее влияет имя [5]— путешествия. Она не представляет точно, куда хотела бы поехать, в какую страну, поскольку знает одну только Болонью. Однако сердцем чувствует, что не прочь отправиться далеко и что это далеко должно быть прекрасным местом.

И вот на новый вопрос учительницы: «Куда бы ты хотела отправиться, когда вырастешь?», Венна Равенна отвечает без обиняков: «Далеко» таким же резким тоном, каким говорят: «На фиг!».