Уроки любви - Полина Поплавская Страница 10

* * *

…Огонь раскрепощенной весны жег природу. В мучительном сладострастном порыве тянулись из-под земли корни, разрывая лоно земли; сплетаясь в чудовищные клубки, торжествовали свою любовь змеи; восставали, как огромные фаллосы, стволы, по которым без устали бежала сладкая прозрачная кровь…

Джанет, не отрывая глаз от совершающегося перед ней чуда, безотчетно уже до боли сжимала руку Жана. Как существо, напрямую открытое миру, девушка всегда очень легко сливалась с любыми его проявлениями, если они были истинны и красивы. А танец Милоша находился на той ступени, когда нет необходимости задумываться о красоте – надо только смотреть, смотреть широко распахнутыми глазами и впитывать в себя каждое движение, каждый жест и звук. И Джанет, прерывисто дыша, с ужасом и восторгом ощущала, как танец открывает в ней такие желания и глубины, о которых до этого вечера она и не подозревала. Она чувствовала, как наливается грудь под тонкой футболкой, как сжимается в тугую струну талия, а внутри хмелем бродит неведомое.

Но вот последний стремительный прыжок – и Милош распластался по полу вниз лицом. Через секунду вспыхнул свет, застав на всех молодых лицах то же самое откровенное чувство, что только что мутило сознание Джанет.

– Ну что, понравилось? – жарко и тихо прошептал ей в ухо Жан.

Джанет вздрогнула всем телом, только сейчас почувствовав, что ее футболка стала мокрой от пота, и судорожно кивнула.

– Что это? – взяв себя в руки, через несколько мгновений спросила она.

– В общем-то, ничего особенного, – усмехнулся Жан. – Шуеплаттер. [7]Но мы с Майлом потрудились: моя обработка мелодии, а его – танца. Ну и плюс иная концепция.

Джанет опять кивнула, совершенно не представляя, что же теперь делать. А Милош по-прежнему недвижно лежал на полу, не менее лихорадочно раздумывая над тем же вопросом. Еще в первые мгновения своей бешеной пляски он боковым зрением увидел или, вернее, почувствовал Джанет. И густая горячая кровь застучала у него в мозгу, ослепляя и перехватывая дыхание…

За те два с лишним года, что Милош прожил в Женеве, занимаясь хореографией, он давно перестал быть тем наивным и закомплексованным мальчиком, которым был в давние августовские дни в Кюсснахте. Его юная, по-славянски глубокая душа как губка впитывала в себя все новые впечатления, а гибкий от природы ум постепенно учился ясному и плодотворному анализу. Безусловно, огромная заслуга принадлежала здесь Руфи, которая властной и опытной рукой вела мальчика, отчасти заменившего ей сына. Под ее казавшейся Милошу воистину волшебной проницательностью все вокруг постепенно становилось закономерным и ясным. И мир после столь долгих мытарств обернулся к нему своей гармоничной, светлой стороной. Единственно, что нарушало это прозрачное равновесие, был пол. Та его черная нерассуждающая сила, которая тяжелыми обручами сжимала бедра и красными всполохами плясала в мозгу, сводя на нет все достижения сознания, всю работу души. Руфь, боясь повторить ошибку, совершенную ею с Мэтью, пыталась держать Милоша в более или менее жестких рамках, но, слишком щедро одаренный физически, он ломал их на свой страх и риск.

И никакая изматывающая работа у балетного станка, заставлявшая падать в изнеможении, прибегать к услугам массажистов, ваннам и прочим восстанавливающим средствам, не могла заглушить в нем желания. Он прошел и через дорогих, и через дешевых проституток, через любовь втроем и вчетвером, через дрожащие жалкие тела четырнадцатилетних хихикающих девчонок и через увядающие, истекающие последним соком щедроты пятидесятилетних матрон – словом, через весь тот разврат, который навсегда иссушает большую часть окунувшихся в него. Но славянская гибкость Милоша не позволила ему погрязнуть в этой засасывающей трясине, и сколько раз, зажигая свечку перед старинным образом Нишской Божьей Матери – единственным, что осталось у него от его матери, Марии Навич, – он тихо шептал слова благодарности американке, которая с самого начала открыла ему настоящие чувства и настоящую здоровую плотскую радость. А потом, закрыв каждый раз покрывающееся жарким румянцем лицо, он уже совсем беззвучно благодарил Божью Матерь и за то, что у этой американки есть дочь – золотоволосый ангел, открывший ему двери ноттингемского дома как врата в рай.

Его чувство к Джанет первое время и держалось именно в той форме солнечной радости и умиления, в какой оно пришло к нему в то сказочное Рождество. Но приехав на Касл-Грин через полгода, он увидел уже не бесполого ангела, а девушку, пусть еще совсем не сознающую своей женственной прелести, но от этого вдвое желанную. И эта девушка была его единокровной сестрой! К ужасу перед кровосмешением у Милоша примешивалось еще и чувство собственной черной неблагодарности, которую он, как ему казалось, проявлял по отношению к принявшей его семье Шерфордов-Фоулбартов. А ведь еще была Пат… И скоро те долгие задушевные ночные беседы, которые они с Джанет вели то в Трентоне, то в Ноттингеме, стали для Милоша настоящей пыткой, ибо каждое ее движение – брала ли она на руки маленького Фергуса, протягивала ли ему чашку с чаем или просто проводила расческой по волосам – вызывало у него теперь острое желание. Слава Богу, что девушка по своей неопытности не замечала слишком явного доказательства этого желания…

И Милош снова бросался то в работу, то в похоть, то в молитву, всеми своими поступками наглядно демонстрируя падения и взлеты славянина, описанные еще Достоевским. Но самым ужасным было то, что, будучи мужчиной, очень тонко воспринимающим все телесные флюиды, Милош прекрасно чувствовал, что и Джанет тянется к нему, пусть сама еще не понимая того. И он всеми доступными способами пытался закрыться. Порой ему в голову приходила дикая мысль рассказать все – но не Руфи, а Пат или отцу, однако какая-то сила удерживала его, и все тяжелей и сумрачней становились его бархатно-черные глаза.

И сейчас, прижимаясь разгоряченным лицом к линолеуму, он думал, как вести себя со своей мечтой, так неожиданно реализовавшейся в пляшущих бликах рекламных огней. И Милош решился на самую откровенную игру.

Тем временем наваждение окончательно спало с присутствовавших, и студия постепенно наполнилась разговорами, шумом и дымом. Лишь одна Джанет по-прежнему сидела, напряженно выпрямившись и не сводя глаз с распростертого тела в зеленом одеянии. Жан ласково положил ей руку на плечи.

– Неужели так сильно зацепило? Пойдем-ка лучше растолкаем героя и познакомимся. – Джанет отрицательно замотала золотистой копной, ибо даже не могла себе представить, как посмотрит в горящие глаза того, кто только что так талантливо и бесстыдно изобразил спрятанное в глубине ее тела.

Но Жан уже настойчиво-мягко тянул ее за руки… Придерживая девушку за талию, он остановился около приятеля. – Ладно, вставай, Майл, в награду я хочу познакомить тебя с удивительным существом, на которое твой танец произвел самое непосредственное впечатление.

Милош медленно поднялся, с лицом, белым от грима, и тяжелым бутоном внизу живота. Джанет зажмурилась и инстинктивно прижалась спиной к Жану. До сих пор она видела брата лишь красивым юношей с застенчивой улыбкой крупного рта, а сейчас перед ней стоял молодой мужчина с коротко остриженной лепной головой римского патриция, совершенно не думавший скрывать свои мужские достоинства.