Ниточка судьбы - Елена Гонцова Страница 10

— Девочка, я волнуюсь за тебя, — сказала она. — Ты еще не знаешь того, что знаю я.

Вера ценила в профессоре Соболевой эту ничего не значащую, кроме доброго расположения, таинственность, и успокоилась. Похоже, что жизнь входила в нормальное русло.

Пучок событий, исходящий из этой точки, немедленно стал раскрываться, как многолепестковый бутон пиона. Ближе к двенадцати из Парижа позвонила Юлька Сычева, талантливая пианистка, ее подруга, закончившая академию двумя годами раньше. Она, вероятно, была первым дубликатом Соболевой, потому более архаичным и незащищенным. К тому же она никогда не думала о карьере пианистки, а больше любила сам процесс.

После окончания консерватории Юлька буквально на следующий день махнула в Париж, где стала женой знаменитого на Западе литератора, лет двадцать назад эмигрировавшего из России по своей воле. Собственно, прославился он именно на Западе романами, которые с одинаковым успехом писал на английском, французском и даже, в виде исключения, на немецком. От любви к России у последовательной Юли Сычевой осталось только уважение к Соболевой и привязанность к Вере. Потому она время от времени звонила в Москву, на улицу Гончарова, едва ли не всякий раз застигая Веру в ситуации совершенно неопределенной. Вера видела в этом какую-то связь, и втайне была благодарна подруге за всякий звонок.

— Рада тебя слышать, Вера, поздравляю, — первым делом сказала Сычева, — и счастлива была слушать твою игру. Извини, если я неправильно строю фразу. Я говорю по-русски меньше, чем стоило бы. Ты скоро станешь большой русской музыкальной звездой. Это впечатляет даже меня, видавшую виды. Мой муж шлет тебе поклон и спрашивает, когда ты собираешься покинуть свою варварскую страну. Садись сейчас же на самолет, тебя ждет море цветов.

— Как видишь, — в тон подруге отвечала Вера, — мы живем в стремительно развивающейся стране. Прогресс налицо. Даже простые русские барышни способны теперь обрести известность. И для этого вовсе не обязательно демонстрировать длинные ноги или вилять задом. Сейчас выехать не смогу. Вот куплю автомобиль и двинусь в твою сторону.

— Ты больше не хочешь играть? Или у тебя появился личный водитель? Может быть, я его знаю?

— Не совсем, то есть вовсе не знаешь!

— Загадочная ты стала, Стрешнева. Но здесь, могу поклясться, тебе будет значительно проще. Как отреагировала Соболева на все, что с тобой произошло?

Вере почудилось на мгновение, что щелкнул дверной замок.

— Подожди, — быстро сказала она Юльке. — Кто-то пришел.

— Встречай, встречай, — весело ответила та, — но я еще хочу сказать тебе что-то.

Убедившись, что перед дверью никого не было, девушка вернулась в комнату.

— Не спрашиваю, кто к тебе пришел, но думаю, что это превосходный человек, я чувствую аромат цветов. Это, конечно же, восхитительные пионы.

— Как ты угадала? — спросила Вера, немного смутившись. — Соболева пребывает в состоянии триумфального траура. Считает, что таких, как мы с тобой, у нее уже не будет.

— Приезжай, мы обсудим это более живописно. Я совершенно не умею разговаривать по телефону. Мне надо тебя видеть, чтобы толком связать пару слов. На этих варварских европейских языках говорить с невидимым собеседником намного проще. Короче говоря, прими сей череп, Дельвиг, он принадлежит тебе по праву. Не стану тебя отвлекать больше. Хотела сообщить еще одну приятную для тебя новость, но передумала.

— Да врешь ты все, Сычева.

— Никогда этим не отличалась, — без всякой обиды ответила Юлька. — Просто к нам приезжает… Нет, не ревизор, но тот, кто тебе небезынтересен. Но все, я тебе ничего не говорила. Развлекайся, но не увлекайся. Ты сейчас окружена поклонниками?

Вере показалось, что Сычева звонит не из Франции, а из Ярославля или Ростова Великого, куда приехала все же именно из Парижа. «Ездила в Ростов, да набегалась от крестов», — усмехнулась она. В характере подруги всегда присутствовала необъяснимая прямота, украшенная такой вот странной сложностью. Что за новость, о которой вдруг стало нельзя говорить? Ах да, она решила, что ко мне пришли гости… или гость. В интуиции этой госпоже никогда отказать было нельзя. Цветы действительно здесь, вот только никакого намека на гостя. А жаль…

Девушка вспомнила оглядывающего ее квартиру Кравцова, представив его отдельно от роли опера, и улыбнулась.

Итак, она в родной Москве, домашней и милой, несмотря на полукочевой быт. В этом городе в течение столетий жили ее предки, о которых она знала не очень многое. Зато могла догадываться о тайная тайных, что неуловимо даже любимыми ею древнерусскими миниатюрами. Несмотря ни на что, она исполняет музыку лучше многих, и ее фирменный звук — оттуда, из московского средневековья. Уличив себя в ненужной сентиментальности, девушка затихла и незаметно для себя заснула.

Ей снился морской берег, крики чаек — и больше ничего…

Вера встала в восемь утра под звуки «Маленькой ночной серенады» Моцарта, как только сработал таймер магнитофона. За окном шел дождь, но было не слишком сумрачно. Попыталась понять, насколько она отдохнула, и очень долго умывалась, как обычно делала это в детстве, дома, когда не надо было никуда торопиться.

Квартиру она привела в идеальный, совершенный порядок. Собрала белье и те вещи, которые были разбросаны на полу, решив перестирать все, к чему прикасались руки злоумышленников. «Какая-то мистическая брезгливость, как говорит моя мама», — рассмеялась Вера своей действительно фантастической аккуратности. Вспомнила, что в двери новый замок. Об установке сигнализации подумала тоже, но без особенного энтузиазма.

Наконец, это чужая квартира, которую можно будет потом вспомнить добрым словом. Когда-то, может быть, даже скоро. В нее забрались обыкновенные воры. Как тысячи других жуликов, которые время от времени что-нибудь да крадут.

«Я раньше с этим не сталкивалась. И никогда не столкнусь. Сказал же Павел Сергеевич, что сюда больше никто не придет. Но вот я поеду в гости, домой. И тогда они опять могут прийти и уж точно что-нибудь стащат. А потому нужна сигнализация. Пусть будет сигнализация. Могу я себе это позволить?»

Так она все еще полусонно рассуждала, сортируя вещи и заправляя стиральную машину. Цветной китайский халатик положила отдельно в тазик, потом вытащила и встряхнула. Эта нежная шелковая вещица не должна стираться в машине. Разглядывая синих драконов и золотые маки на черном тончайшем материале, Вера начала напевать песенку на стихи Гумилева — про сердце, которое превратилось в фарфоровый колокольчик, и не услышала, как из кармана халата выпал и закатился под ванну маленький круглый предмет стального цвета.

Завтракать не хотелось. Вера перебрала разнообразные продукты, точно выстраивая ускользающую мелодию, и остановилась на овсяной каше с медом, который купила вчера. Кажется, ей говорили, что мед с акации и черноклена. Что за черноклен такой? Мед оказался превосходным. Нужно его есть больше, решила она. С ним даже эта противная овсянка вполне съедобна.