Опасный обман - Линн Керстен Страница 10

За такую ногу можно было бы и в бой вступить.

– У меня есть все, что мне нужно, – пела она по-французски, – кроме овощей для моего супа.

Ее горячий горшок. Он сразу понял, о чем эта песня.

– Длинный овощ. Твердый овощ, такой, что может выдерживать жар и оставаться как камень. Король среди овощей. Никакой другой не сможет удовлетворить меня.

– У меня есть такой, – раздался подвыпивший голос из задних рядов.

Она изобразила интерес, спускаясь со сцены, принимая вызывающие позы, делая вид, будто разглядывает зрителей. С бокового освещения теперь убрали экраны, усилив его сверкающими рефлекторами, давая возможность Джаррету рассмотреть черные волосы, распущенные и вьющиеся по ее спине, и смуглый цвет лица, и шею непревзойденной красоты. Ее глаза, обрамленные длинными черными ресницами, были синими, как полированная бирюза.

Она пропела еще один кокетливый куплет об объекте ее страстных желаний и о том, что она намерена с ним сделать, строфы были умны, а рифма изобретательна. Он заметил, что ее произношение не похоже на акцент англичанки, поющей на французском языке.

Это не его дело. Он сел поудобнее, наслаждаясь умением певицы манипулировать зрительным залом. Ее цыганский костюм был скромного покроя, но разрез в длинной юбке с оборками позволял бросить взгляд на ее соблазнительные ноги, которые внезапно начали двигаться, как казалось; по воздуху, над оркестровой ямой. Еще одна иллюзия. Наклонив голову, он увидел узкий мостик из стекла, по которому она дошла до авансцены и затем легко спрыгнула на пол, всего футах в шести от его места. Все еще исполняя свою непристойную песенку, цыганка пошла в другом направлении, флиртуя с мужчинами, мимо которых проходила, ускользая от их рук, лохматя им волосы.

Джаррет повернулся в кресле, наблюдая за ней. Безупречно владея собой, она уперла руки в бока и откинулась назад, оценивая огурец этого парня, морковь того или стручок фасоли третьего. Она колебалась между спаржей и сельдереем, луком-пореем, пастернаком и кабачком. Теперь уже все мужчины знали припев и пели вместе с ней.

Большинство из этих людей были ему знакомы если не лично, то по слухам. Певица ни разу не стала поддразнивать мужчину, чья гордость превосходила его чувство юмора, или того, кто был слишком скромен, чтобы обрадоваться ее вниманию. Она очень осторожно выбирала себе цель, значит, ее снабдили информацией о гостях. «Рай» ничего не оставлял на волю случая.

Теперь она двигалась в его сторону, скользя мимо протянутых к ней рук, касаясь пальцами плеч или щек. Задержавшись у ложи, ближайшей к нему, она запела мужчине, сидевшему там, кажется, последний куплет. Ни один овощ на этом рынке ей не подходит.

Потом она развернулась, в наигранном удивлении всплеснула руками и бросилась прямо к нему. Ее колени коснулись его колен – так близко была она от него, – когда она запела другой куплет, еще более непристойный, чем предыдущие.

Все женщины, пела она, советуют его, но это значит только то, что он расхожий товар. Вчерашний товар. Могло ли остаться что-нибудь ценное в нем теперь? Ей нужно проверить.

Потом цыганка уселась ему на колени. Стул закачался, и Деринг инстинктивно обнял ее за талию.

Но она схватила его за запястья и отбросила руки так, что они повисли по бокам, как мокрые тряпки.

Девушка изогнулась, и он отреагировал на это, как и ожидалось. Она извивалась, его дыхание участилось, и он гадал, удастся ли ему закончить свою роль в этой сцене, не опозорившись. Ему пришло в голову, что она все еще пела… что-то о том, чтобы подняться до высот наслаждения. Да, действительно.

Потом она наклонилась вперед, ее руки на спинке кресла у него за головой, и когда после особенно остроумного куплета раздался смех, он расслышал ее шепот:

– Когда встану, поднимайтесь тоже. Держите меня за грудь.

Конечно, он готов был играть эту роль, как и другие, которые она ему не поручала. Но если она не успокоится, черт побери, то последствия придется оставить природе. Он почувствовал, как напряглось ее тело, намереваясь двигаться, и приготовился. Слышал, как она поет что-то о нежном суфле, подходящем в своей емкости, и еще больше, и тогда… и тогда… сжимается, как проткнутый овечий пузырь.

Загремел смех. Острый укол в шею, и она встала. Он вспомнил о своем задании и, покачиваясь, последовал за ней, обхватив руками полные, упругие груди.

– Salaud!

Что-то острое воткнулось ему в бедро. В то же мгновение она обеими руками толкнула его в грудь. Потеряв равновесие, он отпустил ее и стал падать. Но еще прежде покачнулось кресло. Так что, когда он собрался сесть, спинка его уже была на полу, и он повалился, больно ударившись. Падение, он был в этом совершенно уверен, нанесло гораздо больший урон ему, чем креслу. Улюлюканье и насмешки над ним смешались с восторженными возгласами в адрес торжествующей Гаэтаны. Сквозь туман в голове, вызванный болью и сексуальным разочарованием, он видел, как Гаэтана раскланивалась сцене, посылает воздушные поцелуи и под музыку оркестра, танцуя, исчезает за кулисами. Свет на сцене быстро погас.

Почти сразу зажглись лампы на столах, освещая зал. Мичем склонился над ним, в его выпуклых глазах читалось сочувствие. Он протянул руку.

Джаррет принял его помощь и встал на ноги. Кто-то устроил так, что кресло стало падать еще до того, как он на него сел. Джаррет обернулся к человеку, сидевшему за столиком позади него.

– Это сделала леди, – ухмыляясь, ответил на его немой вопрос лорд Уоррант. – Когда вы поднялись, держа ее руками, она обхватила своей ногой ножку кресла так, что оно наклонилось. Потом она толкнула вас на него. Миленький трюк, а?

– Действительно, очень эффектно. – Джаррет отряхнулся, взял свой бокал со стола и со злостью подумал, что Белинда стала свидетелем его позора.

Взглянув на ложу, он увидел, как невестка покидает ее через маленькую дверцу, а сопровождающий ее мужчина жестом собственника держит руку на узкой спине Белинды.

Человек, проведший последние десять лет, пытаясь удержаться на плаву, теперь знал, как вести себя почти в любых обстоятельствах. Стиснув зубы, он переходил от группы к группе, делая хорошую мину при плохой игре, терпеливо снося насмешливые замечания и притворяясь, будто они доставляют ему удовольствие. И в самом деле, что ему еще оставалось делать? Учитывая его мнимый успех у герцогини Сарн, после того как он получил по заслугам от цыганки-танцовщицы, его приятели не могли отказать себе в удовольствии выставить его на посмешище.

– Так меня поэтому посадили в первый ряд? – спросил он Мичема, когда они покинули театр. – Потому что я здесь новичок и еще не видел этого представления?

– Того, что она сделала сегодня вечером, никто еще не видел. Ее приняли в труппу позже, чем я здесь появился, и я не пропустил ни одного ее выступления. Даже в пьесе Шекспира. Так вам и надо, Деринг, нечего было руки распускать.

– Этот урок теперь навеки запечатлен на моем заду. Как вы думаете, мне разрешат играть в карты стоя?