Тайна леди Одли - Мэри Элизабет Брэддон Страница 10

— Выбрось из головы, дружище. Выпей-ка чаю.

— Да-да, — воскликнул Джордж, приподнимаясь на локтях и озираясь ввалившимися глазами. — Теперь я вспомнил. Элен, моя Элен! Женушка моя дорогая, любовь моя единственная! Мертва! Мертва!

— Джордж, — сказал Роберт Одли, мягко дотронувшись до руки молодого человека, — та, о которой написано в газете, может быть, вовсе и не твоя жена. Она вполне может оказаться другой Элен Толбойз.

— Нет, нет! — страстно возразил Джордж. — Возраст совпадает, а фамилия Толбойз встречается не так уж часто.

— Но, может, в фамилии допустили опечатку, написали «Толбойз» вместо «Толбот»?

— Нет, нет, нет! Моя жена мертва!

Он отбросил руку Роберта, пытавшегося удержать его, и, поднявшись с кровати, направился к двери.

— Ты куда?

— В Вентнор, взглянуть на ее могилу.

— Но не ночью же, Джордж, не ночью! Утром мы отправимся туда первым же поездом.

Роберт проводил друга до постели и снова уложил его. Затем он дал ему успокаивающее средство, оставленное доктором, которого вызывали официанты из кофейни на Бридж-стрит, когда Джорджу стало плохо.

Тяжкий сон смежил очи Джорджу Толбойзу, и ему приснилось, что он добрался до Вентнора и нашел там жену, живую и счастливую, но сморщенную, старую и седую, и сына, ставшего взрослым молодым человеком.

Ранним утром следующего дня он сидел напротив Роберта Одли в вагоне первого класса экспресса «Лондон — Портсмут». Поезд катил по равнине; по обеим сторонам дороги открывались чудесные деревенские виды.

Из Райда в Вентнор они отправились в карете. Когда добрались до места, был уже полдень и солнце пекло немилосердно.

Молодые люди легко сбежали по ступенькам кареты. Народ, толпившийся вокруг, с изумлением уставился на бледное лицо Джорджа и его неподстриженную бороду.

— Что будем делать, Джордж? — спросил Роберт Одли. — Ума не приложу, как мы найдем тех, кого ты ищешь.

В ответ на это Джордж Толбойз взглянул на него с таким жалобным видом, что сразу стало ясно: здоровяк и бывший драгун беспомощен, как младенец. Одли понял: ему, Роберту, при всей его нерасторопности — к тому же нам известно, что человеком он был совершенно непробивным, — на этот раз придется действовать за двоих.

— Может, поспрашивать по гостиницам о миссис Толбойз, Джордж? — спросил он.

— Фамилия ее отца Молдон, — чуть слышно отозвался Джордж. — Он бы ни за что не оставил ее здесь умирать в одиночестве.

Больше он был не в силах промолвить ни слова. Роберт повел его в ближайшую гостиницу.

— Проживал ли здесь мистер Молдон? — спросил Роберт хозяина гостиницы.

— Да, — последовал ответ. — Капитан Молдон действительно останавливался здесь. Не так давно у него умерла дочь. Слуга сходит и узнает адрес.

В гостинице было довольно людно. Многочисленные лакеи и конюхи, торопясь по делам своих господ, ежеминутно входили и выходили, наполняя зал зычными голосами.

Джордж Толбойз стоял, прислонившись к дверному косяку. На лице его застыло то же выражение, что так напугало его друга в вестминстерской кофейне.

«Худшее подтвердится сегодня, — подумал Джордж. — Сегодня подтвердится: дочери капитана Молдона, моей жены, нет в живых».

Слуга вернулся минут через пять.

— Капитан Молдон проживает в Лэндсдаун-Коттэджиз, в доме номер четыре, — сообщил он.

Друзья легко нашли дом — обшарпанное строение с покосившимися окнами, выходящее неприглядным фасадом на морское побережье.

— Капитан Молдон дома?

— Нет, — ответила хозяйка гостиницы. — Он ушел к морю с маленьким внуком. Не угодно ли джентльменам войти и подождать его в комнатах?

Джордж машинально последовал за своим другом в маленькую гостиную — пыльную, заставленную убогой мебелью и неприбранную. Сломанные детские игрушки валялись там и сям на полу, от муслиновых занавесей исходил тяжелый запах табака.

— Взгляни-ка! — воскликнул Джордж, указав на картину, висевшую над каминной доской.

Это был его собственный портрет, написанный в те дни, когда он служил в драгунах. Джордж был изображен с отменным сходством, в военной форме; за спиной у него стоял боевой конь.

Роберт Одли не стал досаждать ему своими утешениями. Поискав глазами стул, он тихо сел у открытого окна, выходящего на улицу.

А молодой вдовец, убитый горем, все ходил и ходил по комнате, взирая на милые его сердцу предметы и изредка дотрагиваясь до них дрожащими руками.

Вот шкатулка для рукоделия, вот ее неоконченная работа; вот ее альбом, куда он корявым почерком вписывал любимые строки из Байрона и Мура; вот книги, что он когда-то подарил ей, а вот букет увядших цветов, поставленный в вазу, которую они купили в Италии.

— Ее портрет висел рядом с моим, — чуть слышно обронил он. — Куда же он подевался?

Наступила тишина. Прошло целых полчаса, прежде чем в комнате снова раздался голос Джорджа Толбойза:

— Мне бы хотелось перемолвиться с хозяйкой заведения; мне бы хотелось спросить ее о…

Голос его надломился. Он снова умолк, охватив голову руками.

Роберт позвал хозяйку гостиницы. Это была добродушная и словоохотливая особа, привычная и к болезням, и к смертям, ибо множество всякого народу перебывало под ее кровом, словно бы задавшись целью именно здесь сказать жизни последнее «прости».

О последних днях миссис Толбойз она рассказала во всех подробностях. Хозяйка поведала, что в Вентноре бедная женщина появилась за неделю до кончины, и по ней было видно, что она не жилица на этом свете.

При этих ее словах Джордж не выдержал и громко всхлипнул.

— Джентльмен был ее родственником? — спросила хозяйка, обращаясь к Роберту Одли.

— Он был мужем покойной леди.

— Что? — с возмущением воскликнула женщина. — Да ведь он бросил бедную леди, оставил ее и ее прелестного мальчугана на попечение своего немощного тестя! Капитан Молдон часто рассказывал мне об этом, и всякий раз не мог удержаться от слез.

— Не бросал я ее! — с болью промолвил Джордж и поведал хозяйке историю своих трехлетних мытарств.

— Говорила ли жена обо мне? — спросил он, завершая рассказ. — Вспоминала ли обо мне… в последние… минуты?

— Нет, она отошла кроткая, как овечка. Леди с самого начала была малоразговорчивой, а в последний день вообще не узнавала никого, даже сынишку и бедного старого отца. А когда у нее начался бред, она заговорила вдруг о своей матушке и о том, что взяла на душу великий грех, согласившись умереть на чужбине.

— Ее матушка умерла, когда она была еще совсем ребенком, — покачав головой, заметил Джордж. — Странно, что в такие минуты она вспомнила ее и заговорила о ней и ни словом не обмолвилась обо мне.