Избранница Наполеона - Мишель Моран Страница 10

«Полина Бонапарт была красива до невозможности… Любила она лишь себя одну, и ее главным занятием в жизни было наслаждение».

Князь Меттерних, австрийский политический деятель

Дворец Тюильри, Париж

Я наклоняюсь к зеркалу и с удовлетворением отмечаю, что по лицу не видно, как мне больно. С самого рассвета меня мучают желудочные колики, и хотя доктора твердят, что виной всему «избыточная ночная страсть», я знаю, что это не так. Дело куда серьезнее. Однако, невзирая на болезнь, сегодня вечером я должна блистать.

Я укладываю волосы вокруг лица и пробую представить, как буду смотреться в короне Жозефины, когда брат признает, что теперь королевой должна стать я. Вид короны, конечно, придется изменить. А еще можно использовать египетскую корону, которую он мне подарил. Ни за что не надену то, в чем ходила она, хоть бриллианты и сапфиры мне всегда были к лицу.

— Что скажешь? — поворачиваюсь я к Полю и протягиваю ему два платья — одно небесно-голубое, другое — вишневое.

— Голубое, — решает он. — Это ведь не бал.

Я отбрасываю голубое платье и надеваю темно-красное, оно наряднее.

— Между прочим, ты ошибаешься. Танцы сегодня будут! Он разослал приглашения.

Мой камергер считает Жозефину богиней, шагающей по воде. «Милая Жозефина, очаровательная Жозефина»… Куда уж милей! В первую же неделю после свадьбы наставила брату рога и переспала с этим лейтенантишкой, Ипполитом Шарлем. Очаровательная! Наделала долгов и годами ему лгала. Испортила мои отношения с Фрероном… А он еще продолжает ее жалеть!

— Который час?

Поль смотрит, как я натягиваю перчатки. Мама научила меня, как правильно это делать, когда мне было восемь лет. «Перво-наперво, — говорила она, — надо вытянуть руку вперед. — И дальше мама показывала, как медленно, очень медленно надевать и снимать перчатки. — А потом, если на тебя не обращены все мужские взоры, значит, ты сделала это неправильно».

Поль отрывается от книги — это «Государь» Макиавелли, мой первый ему подарок, — и идет посмотреть на часы в гостиной.

— Без двадцати восемь, — кричит он оттуда.

Боже мой, все произойдет уже через двадцать минут. Сердце в груди бьется так часто, что я вижу, как подымается и опадает легкая ткань моего платья. И тут спазм в желудке заставляет меня почти что согнуться пополам. Я опускаюсь на кушетку и обвожу взором спальню. Мой брат воспроизвел в ее интерьере дворец в Фивах, от колонн из позолоченной бронзы до статуй богини Исиды. Мы с ним на одной волне. И сегодня, когда он станет свободен от своей старой калоши, я уговорю его вернуться в Египет.

Когда часы бьют восемь, Поль подает мне руку, и мы проходим через весь дворец в тронный зал брата. Помещения дворца полны знати, спешащей занять лучшие места в зале — они напоминают стремительный поток из сияющих бриллиантов и страусиных перьев. Прибыли почти тысяча придворных, включая Евгения Богарне и его сестру Гортензию. Вид у обоих очень жалкий.

Дети Жозефины сегодня здесь по настоянию моего брата. Много лет назад он сделал Евгения неаполитанским князем [3], а Гортензию — королевой Голландии. Не думаю, что он теперь станет отбирать у них эти титулы, так что могли бы хоть для приличия изобразить признательность.

— Ваше высочество, — кланяется мне посол России, а я узнаю рядом с ним губернатора Парижа, Иоахима Мюрата. Пока мы поднимаемся по мраморной лестнице, Поль шепчет мне на ухо:

— Взгляните на свою сестру Каролину.

Я следую его взгляду и нахожу глазами младшую сестрицу. Она оживленно беседует с незнакомым мне мужчиной, с которым вместе поднимается по лестнице.

— Кто он?

— Австрийский посол, — отвечает Поль.

— И почему она с ним?

Но ответить он не успевает. Мы уже вошли в тронный зал с красными бархатными портьерами и изысканными золочеными панелями на стенах. Когда-то это была спальня короля Людовика Шестнадцатого, но брат превратил ее в свой тронный зал. После варварства революционного времени в Тюильри не осталось ни одной ценной вещи. Все либо было разграблено, либо распродано, и все помещения дворца стали похожи одно на другое. Интересно, задумываюсь я, многие ли придворные отдают себе отчет, в каком запустении находились эти залы, когда в них въехали мои родственники. И не кто иной, как мой брат, снова превратил во дворец эти руины — именно он вернул былую славу величайшим сокровищам этой страны. Я делаю шаг вперед и, оказавшись одна в дверях зала, киваю церемониймейстеру.

— Ее королевское высочество княгиня Боргезе, — торжественно объявляет он.