Как заарканить миллионера - Элизабет Беверли Страница 10

Платье из изумрудного бархата было еще короче голубого и не имело не только рукавов, но и бретелек Дорси взглянула на него, затем выразительно перевел взгляд на свое собственное одеяние — джинсы, ботинки и неописуемую фланелевую рубаху.

— Не знаю, Карлотта. По-моему, такой наряд не для меня.

Мать негодующе фыркнула:

— Очень даже для тебя! Брось наконец эти кошмарные джинсы, свитера и… — тут ее передернуло, — фланелевые рубашки! Честное слово, Дорси, ты одеваешься как лесоруб. Тебе бы следовало сменить имя и назваться Ларсом.

— Ларсом?

Едва открыв рот, Дорси тут же об этом пожалела. Когда же она поймет, что Карлотту нельзя поощрять?! Ее мать и без поощрений способна говорить часами.

— Именно Ларсом, — отозвалась Карлотта — Дорси не успела ее отвлечь. — Был у меня один знакомый лесоруб, швед, по имени Ларе — так вот, он из фланелевых рубах не вылезал. Конечно, иногда это даже пикантно — например, если на мужчине, кроме этой рубахи, ничего нет. Но в иной, не столь интимной обстановке… Ему надо было бы зваться Бьерном. Он был огромный и неуклюжий, как медведь. Ты знаешь, что «Бьерн» по-шведски «медведь»? Интересно, а что по-шведски значит «Ларе»? Может быть, «фланелевая рубаха»? Кстати, если подумать, его могли бы звать и…

— Карлотта! — воззвала к ней Дорси своим фирменным «профессорским» голосом. Мать удивленно подняла тонкие брови.

— Что такое?

— Мы, кажется, говорили о чем-то другом.

По счастью, Карлотта с ней согласилась:

— Да, в самом деле. О том, что ты наденешь это платье и пойдешь со мной на вечеринку.

Дорси покачала головой.

— Нет. Мы говорили о том, что это платье, — она ткнула пальцем в зеленый бархатный лоскуток, — с этим телом, — ткнула себя в грудь, — не сочетается.

Но мать не сдавалась.

— Дорси, ты только примерь! Ну что тебе стоит!

— Оно не в моем стиле, — непоколебимо ответила Дорси.

— Глупости! Фигура у тебя великолепная, черты лица такие, за какие любая женщина готова миллион отдать. — Она потрепала дочь по щеке. — Не говоря уж о чудных зеленых глазах и рыжих волосах, которые ты унаследовала от отца.

Само собой подразумевалось, что больше Дорси от отца не получила ничего хорошего. Но она промолчала (зачем же говорить о том, что само собой подразумевается?), и Карлотта не стала развивать неприятную тему. Реджинальд Дорси был в их маленькой семье persona non grata. Главным образом потому, что уже много лет отсутствовал.

— Тебе просто надо поработать над… э-э… манерами, — добавила Карлотта.

Дорси едва не расхохоталась. С каких пор мамочка стала так деликатно выражаться?

— Иными словами, стать другим человеком. А зачем? Чтобы заарканить миллионера? Спасибо, я лучше над диссертацией поработаю.

Пухлые губы матери сжались в тонкую линию.

— Дорси, диссертациями сыта не будешь.

— Предпочитаю духовную пищу, — отрезала Дорси.

Карлотта выгнула тонкую пшеничную бровь.

— Сегодня вечером ты пойдешь со мной на день рождения к Холлис! В этом платье! Вот увидишь, мужчины от тебя глаз не оторвут! К концу вечера твоя судьба будет устроена, поверь мне!

«Утверждение по меньшей мере смелое, если не самонадеянное», — подумала Дорси.

Дело даже не в том, что она считает ниже своего достоинства сидеть у кого-то на шее. Дело в том, что до сих пор ни один знакомый мужчина не выражал желания обеспечить ее на всю жизнь. На несколько месяцев — пожалуйста; самое большее — на год-два. Даже блудный папаша Реджинальд и десяти лет не провел рядом с любимой женой и дорогой дочерью.

— Спасибо, Карлотта, — великодушно ответила Дорси, — но я действительно не смогу — сегодня работаю в «Дрейке». И потом, — добавила она торопливо, страшась, что при слове «Дрейк» Карлотта в очередной раз заведет речь о холостых миллионерах, — не думаю, что Холлис Барнетт будет рада меня видеть. Меня ведь не приглашали.

— О, Холлис против незваных гостей не возражает, — отмахнулась Карлотта. — Сама она именно так встретилась с мистером Барнеттом — явилась без приглашения на день рождения его первой жены. — Поколебавшись, она добавила:

— Собственно, там же и я с ним познакомилась. Но женился он в конце концов на Холлис.

— Я знаю эту историю, ма, — терпеливо ответила Дорси.

— Ну, оно, может, и к лучшему, — продолжала мать, махнув унизанной кольцами рукой. — У него ужасно пахнет изо рта. Не понимаю, как Холлис столько лет его терпит?

Дорси невольно прыснула и хотела ответить, но в этот миг на тумбочке мягко замурлыкал телефон.

Резкие звуки и кричащие цвета в спальне Кар-лотты были под запретом: на всем здесь — от обоев в цветочек до широкой кровати с пышным розовым покрывалом, от глубокого кресла цвета слоновой кости до ковра пастельных тонов на полу — лежала печать женственности. Борьбой за равноправие здесь и не пахло, и порой Дорси не верилось, что у них с матерью один хромосомный набор.

Размышляя о том, как дети бывают не похожи на родителей, Дорси рассеянно потянулась к телефону, приложила трубку к уху и пробормотала: «Алло!»

— Дорси! Привет! Это Анита!

При звуках бодрого голоса редакторши ее книги с Дорси случилось то, что повторялось уже десятки раз: ужас охватил ее, ледяной клубок паники притаился в глубине ее существа. Но Дорси отчаянным усилием воли взяла себя в руки.

Сказав себе, что вся эта мелодраматичность ни к чему — она же не собирается писать готический роман! — Дорси нажала на кнопку громкой связи. Пусть Карлотта тоже послушает — ее вся эта история с книгой прямо касается.

— Это Анита, — объяснила она матери.

— Хелло-о, Анита! — пропела Карлотта, снова устремив взор на разложенные на кровати платья. — В последний раз ты звонила, чтобы сообщить, что выходит третий дополнительный тираж. А какие приятные новости ты для нас сегодня приготовила?

— Всего два слова, — гордо объявила Анита. — Рекламное турне!

«Рекламное турне?» Эти слова прозвучали в ушах Дорси, словно удары похоронного колокола. «Рекламное турне?! Не-е-е-ет!!!»

— Эти два слова мне не нравятся, — твердо ответила она. — Может, выберешь другие? Например, «до» и «свидания».

— А как насчет «интервью» и «телешоу»? — забросила удочку Анита.

— Эти мне нравятся еще меньше, — стояла на своем Дорси.

— Привыкай, Дорси, — посоветовала Анита. — Лорен Грабл-Монро становится знаменитостью.

«О господи! Только не это!»

Ошибочно приняв ее молчание за добрый знак, Анита продолжала как ни в чем не бывало: