Колдунья - Сьюзен Флетчер Страница 10

Тюремщик, безусловно, такая же жертва этой темницы, как и ее узники. Он сквернословит. Распространяя зловоние пива и порока, этот человек потребовал, чтобы я открыл свою кожаную дорожную сумку. Страж потыкал пальцем в чернильницу и перо и лишь мельком взглянул на Библию — я молюсь за душу сего грешника. Потом он кашлянул в ладонь, вытер ее о куртку и протянул мне, требуя несколько пенни.

«Поглядите на несвободную ведьму».

Так говорят в этой стране. Я отдал монеты, и он улыбнулся, обнажив черные зубы.

«Последняя дверь. Она там».

Коридор, по которому я шел, не годится даже для перегона скота. Я был осторожен, старался ни к чему не притрагиваться, и в первую очередь к мокрым на вид стенам. Я не понял из чего сделан пол, но он мягок и поглощает звуки.

Что же до самой женщины, Джейн, то сомневаюсь, что даже твое сердце, полное материнской доброты, способно ощутить теплые чувства к этой негодяйке. Когда я вошел, она мне показалась ребенком. Совсем маленькая. Мне едва удалось разглядеть ее, и сначала я подумал, что клетка пуста. Но потом женщина шевельнулась, брякнув цепями, и заговорила. Должно быть, ты, прочитав сравнение с ребенком, почувствовала к ней жалость, но, поверь, Джейн, это презренное существо. В ее волосах колтуны и мусор. Она полуголая, в драном тряпье; кожа покрыта коркой из крови и всех видов нечистот (запах в клетке отвратительный). Ее ноги босы. Ногти обломаны и черны, и она грызет их время от времени, я даже немного усомнился, что она вообще человек. Я было вознамерился повернуться и уйти, но она сказала: «Сядьте».

И я почувствовал, что Господь со мной, и я не ушел.

Сев на табурет, я увидел во мраке ее глаза. Они были светло-серыми и придавали ее лицу испуганное выражение, как у умирающего. Но во взгляде было бесстыдство. Она уставилась на меня и заявила, что ждала моего прихода. Но я усомнился, что она сама узнала об этом. Просто в маленьких городах новости разлетаются быстро. Даже у заключённых есть уши.

Да она и сама умеет сплетничать. Хозяин гостиницы был прав насчёт ее болтливости — она говорила больше, чем я, и при этом покачивалось, прижав колени к груди, словно разум уже наполовину оставил ее. Она ведьма, а потому не заслуживает сочувствия, и я не питаю к ней ни малейшей приязни. Но отмечу, что с этой женщиной обращались плохо, — ее руки в кровоподтеках, над глазом красная короста, а на боку пятно крови. Кожа истерзана кандалами. Эти раны могут убить ее раньше, чем языки пламени. (Еще добавлю: хоть она и избита, я не заметил на ней укусов. Так что не волнуйся насчет вшей.)

Возможно, когда-то она была красива. Но дьявол оставляет отпечаток не только в душе, но и на лице, и теперь она смотрится мерзко. В ее чертах я вижу скорбь. Кроме того, из-за пережитого она выглядит старше своего возраста. Если и старше нашего первенца, то всего лишь на несколько месяцев.

Так что, если говорить кратко, тюрьма города Инверэри — весьма грязное место. Отчасти по вине своего обитателя, чей высокий писклявый голос произносил слова о добре и хороших поступках, но меня не проведешь. Это говорил дьявол. Он скрывает свое истинное лицо под маской лжи, и, когда ведьма утверждает: «Я не могу причинить вам вред», я очень ясно слышу его голос. «Тебе меня не одурачить, — подумал я. — Знаю, с кем имею дело». Сатана говорит через это полуживотное женского пола, и для нее будет лучше, если ее сожгут, да побыстрее. Пламя очистит ее душу. Огонь избавит ее от порока, ведь очищение смертью гораздо лучше, чем нехристианская жизнь в скверне.

Я был рад выбраться оттуда. Вышел на снег и вдохнул свежий воздух полной грудью. Кажется, прежде я не встречал столь же жалкого человека и был бы не прочь никогда не возвращаться в его узилище. Но, Джейн, я заинтригован — ведь она заговорила о Далримпле, владетеле Стайра. Тебе незнакомо это имя. Он лоулендер. Его ненависть к хайлендерам так же знаменита, как его любовь к самому себе, и, наконец, он верный пес Вильгельма. Стайр рыщет по Шотландии во имя короля. Словом, если он приложил руку к резне в Гленко, то это ли не доказательство причастности Вильгельма?

При всей своей непривлекательности эта ведьма в силах помочь нашему делу.

Так что я не отступлю перед ее запахом или странностями. Я вытерплю пытку общения с ней и использую услышанное от нее, но не более. Потому что я верю: она знает то, что может поспоспешествовать возвращению Якова. Я назвал ей свое настоящее имя — о чем, надеюсь, не пожалею впоследствии. Но кому она может сказать? Ведь она скоро умрет.

Она обещала выложить всю правду о бойне и о многом другом, если прежде я выслушаю историю ее жизни. Тяжелое условие. Кто знает, какие преступления и жестокости она повидала? Но она сказала: «Никто не знает моей истории». Она сказала: «Вильгельм кроваво-красный, а вовсе не оранжевый». Так что я согласился.

В самом деле, довольно забавный уговор. Совсем не такое я себе представлял, когда писал тебе из Эдинбурга. Но пути Господни неисповедимы — у нас свои испытания, а у Него Свои откровения.

Какая причудливая выдалась зима! Я буду несказанно рад пришествию весны.

Любовь моя, похоже, из-за этой истории и из-за того, что снег растает не быстро, я могу задержаться в Инверэри дольше, чем предполагал. Возможно, на пару недель. Поэтому, если ты найдешь время послать коротенькое письмецо, оно застанет меня здесь. Мне будет так радостно получить от тебя несколько слов. Как же мне хочется быть поближе к тебе, но, увы, большего нам не дано.

Чарльз