Наследник - Кэтрин Коултер Страница 10

Прощай, моя дорогая дочурка».

Лучи заходящего солнца, словно огненные стрелы, прорывались сквозь низкие облака, окрашивая сорок кирпичных фронтонов в золотисто-каштановый цвет. Арабелла быстро шагала по зеленым лужайкам парка, усыпанным желтыми нарциссами, не обращая внимания на роскошные клумбы среди перекрещивающихся дорожек, обрамленных стройными рядами тисов и остролистов. Она ничего не замечала вокруг себя — ее внимание не привлек и старый кедр, росший в центре западной лужайки, который, как говорили, посадил сам Карл Второй.

Арабелла направилась к южному крылу полуразвалившегося древнего аббатства, где тропинка поднималась в гору. Она свернула с дорожки к фамильному кладбищу Девериллов и, пройдя мимо стройных рядов надгробий и памятников предков, очутилась в центре кладбища, где ее отец воздвиг фамильный склеп из итальянского мрамора. Архангел Гавриил раскинул свои мраморные крылья над входом в склеп, который закрывали массивные дубовые двери в готическом стиле.

Арабелла взялась за кованые ручки и потянула на себя тяжелые створки дверей. Открыв склеп, она скользнула под его полутемные своды. Устало опустившись на холодный каменный пол подле пустого саркофага своего отца, она медленно провела рукой по могильной плите жестом, полным бесконечной печали, обводя тонким пальчиком каждую букву его имени.

В наступивших сумерках с трудом уже можно было различить стертые от времени надписи на могильных камнях, когда молодой граф открыл двери склепа и осторожно шагнул внутрь.

Когда глаза привыкли к темноте, он различил в углу спящую Арабеллу — она свернулась калачиком, как дитя, рука ее покоилась на крышке гроба. Она выглядела слабой и беззащитной, и граф теперь ненавидел себя за то обещание, которое дал ее отцу пять лет назад.

Джастин тихо приблизился к Арабелле и опустился рядом на колени. Глаза его пробежали по складкам ее черного платья, и взгляд остановился там, где кружевной воротник отбрасывал темную тень на ее бледные щеки. Она всхлипнула во сне, рука ее сжалась в кулак, затем вновь разжалась. Булавки выпали из ее прически, распустившиеся волосы упали на лицо и рассыпались по плечам, черные как ночь, как его собственные волосы. Он вгляделся в ее лицо и заметил, что у нее нет впадинки на подбородке. У графа, ее отца, тоже такой не было. Интересно, когда она смеется, появляются ли у нее ямочки на щеках? Его ямочки ему никогда не нравились, пока он не увидел, как смеется ее отец. Конечно, он смеялся редко и большей частью бывал серьезен и суров, но стоило ему улыбнуться, как эти ямочки на щеках совершенно меняли выражение его лица — исчезало холодное высокомерие и появлялись человеческая теплота и снисходительность.

Джастину было жаль будить Арабеллу. Он тихонько потряс ее за плечо, ни минуты не сомневаясь в том, что, как только она откроет глаза, все сострадание, которое он чувствовал к ней, улетучится в одно мгновение. Он понятия не имел, что она скажет. Одно молодой граф знал точно — ничего особенно приятного ему услышать не придется.

Она очнулась ото сна, все еще всхлипывая, словно не желая покидать страну грез и возвращаться к суровой и горькой реальности. Ее веки, окаймленные темными густыми ресницами, медленно поднялись, и первое, что она увидела, были устремленные на нее ясные серые глаза. В сумеречном свете склепа ей показалось, что она видит перед собой до боли родное лицо, и она еле слышно выдохнула:

— Папочка!

«Этого еще не хватало», — подумал он. Смущенно откашлявшись, граф промолвил медленно, очень медленно, чтобы не испугать ее еще больше:

— Нет, Арабелла, вы ошиблись. Это я, Джастин. Я пришел, чтобы отвести вас домой. Здесь очень темно — понятно, почему вы приняли меня за своего отца. Мне жаль, что я вас невольно напугал своим неожиданным появлением.

Арабелла резко выставила вперед обе руки и оттолкнула его от себя. Поднявшись на ноги, она смерила его презрительным взглядом:

— Вам никто не разрешал приходить сюда — вы не принадлежите к нашей семье. Мне следовало запереть дверь. Как вы посмели так обмануть меня, зачем вы заставили меня поверить, что я вижу перед собой отца? — Она страшно разозлилась на себя за то, что обнаружила перед ним свое горе. — И вы совсем не испугали меня, напрасно тешите себя иллюзиями на этот счет. Граф медленно поднялся, он уже снова начал терять самообладание. Окинув девушку пристальным взглядом, он заметил, как бешено бьется пульс во впадинке ее горла.

— Мы с вами выбираем весьма необычные места для свиданий: утром — у пруда, теперь — на кладбище. Пойдемте, Арабелла, уже темнеет, становится холодно. Нам следует вернуться домой. Путь долгий, но нам есть что сказать друг другу. — Он говорил спокойно и рассудительно, словно уговаривал капризного ребенка. Как же ему надоело все это! Век бы больше не видеть и не слышать эту избалованную девчонку.

— Мне не о чем говорить с вами, капитан Деверилл. Ах да, мой отец написал мне, какой вы бесстрашный храбрец. Полагаю, это он произвел вас в чин капитана? Наверное, он сделал вам протекцию и немало способствовал вашему продвижению по службе?

Ему хотелось хорошенько поколотить ее за такие слова, но вместо этого он сказал только:

— Нет, это неправда.

— Так я вам и поверила! Что ж, делать нечего, придется теперь лицезреть вас еще и за обедом. — Она повернулась к нему спиной и вышла из склепа. Солнце уже село, и стало совсем темно.

— Арабелла…

Она не обернулась, только бросила через плечо, всем своим видом выказывая полнейшее безразличие:

— Для вас я не Арабелла. Не смейте называть меня по имени. Я не желаю, чтобы вы вообще обращались ко мне.

— Смею вас заверить, в настоящий момент я придумал для вас несколько новых имен, которые, несомненно, вам больше подходят. Впрочем, я согласен называть вас кузиной, если, конечно, вы не против. Мы это еще обсудим. А теперь извольте вести себя, как подобает благородной леди: ступайте рядом и поддерживайте светскую беседу. И хватит упрямиться.

Он подождал немного, но Арабелла продолжала молчать. Она нагнулась, чтобы завязать ленточку туфли. Пальцы ее дрожали, и ей потребовалось чуть больше времени, чтобы справиться с завязками. Затем она поднялась, по-прежнему не глядя на него, и молча пошла прочь.

Джастин снова, как ранее в библиотеке, схватил ее за руку, пытаясь удержать.

— Мне бы не хотелось порвать вам другой рукав. Я снисходителен к вам только потому, что понимаю: горечь утраты отчасти является причиной вашего возмутительного поведения. Но я не собираюсь терпеть ваши глупые детские капризы, грубость и упрямство.

Арабелла машинально потерла руку там, где виднелась прореха в рукаве. Она вела себя как последняя дура, и чего добилась? Ровным счетом ничего. Он отпустил ее руку.

— Да, — наконец промолвила она, — становится прохладно. Я иду с вами, капитан Деверилл. Как видно, мне ничего другого не остается. Итак, говорите — я предоставляю вам право выбрать тему для беседы. Говорите о погоде или о жестокостях испанцев — мне все равно. Для меня это не имеет никакого значения.