Наши судьбы сплелись - Анжелик Барбера

Уиллингтон, США, Восточное побережье

«Мне бы хотелось вернуться в тот самый миг, когда сплетаются судьбы», – говорила мать Кайла, выходя из ванной комнаты в темных солнцезащитных очках. Он не понимал. Ничего удивительного, ему было пять лет. Разве в пять лет понимаешь такие вещи? Разве в пять лет удивляешься тому, что твоя мама носит в доме солнцезащитные очки? Разве в пять лет ты ей не веришь, когда она уверяет тебя, что у нее просто болят глаза или она ушиблась?

Как и все дети его возраста, Кайл считал ее красавицей. Ему нравилось быть рядом с ней. Он играл в свои машинки, время от времени поднимая на нее глаза. Иногда она негромко напевала… В другие дни она надевала эти проклятые солнцезащитные очки.

– Все хорошо, мамочка?

– Занимайся своими машинками, Кайл, пожалуйста.

Ее голос звучал мрачно, и Кайл понимал, что маме нужна тишина. Он замолкал, чтобы доставить ей удовольствие. Он ждал, когда ей станет лучше. Когда она выйдет из ванной без солнцезащитных очков. Когда она сядет за фортепьяно и ее пальцы, такие длинные и тонкие, быстро забегают по клавишам. Кайл спрашивал себя, как ей удается играть так быстро и не ошибаться. Порой она закрывала глаза или смотрела прямо перед собой, в какую-то неведомую даль. «Возможно, туда, куда уводила ее музыка». Он бесшумно подбирался совсем близко к ней, изо всех сил старался не помешать. О нет! Когда мама играла так легко, ему хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Музыка выходила из нее и входила в него. Они становились единым целым, и их мир был прекрасен. Кайл дожидался момента, когда ее руки опустятся на колени, чтобы подойти и сесть на табурет рядом с ней. Мама прижимала его к себе и говорила на ухо: «Музыкант читает пальцами…», «Музыкант рассказывает пальцами свою жизнь…», «Музыкант дышит вместе с музыкой…»

– Положи пальцы сюда. И сюда. Вот так. Тихонько. И отпусти… Ты услышал? Ты почувствовал?

– Да, – шептал Кайл, слушая, как нота отзывается в нем.

– Теперь музыка живет в тебе.

– Да, мамочка.

Однажды мама сказала:

– Знаешь, Кайл, я думаю, что людям всегда была нужна музыка.

– Даже первым людям?

– Да, – рассмеялась мать. – Даже первым людям! Я уверена, что они научились извлекать приятные звуки, постукивая по стволам деревьев.

– Потому что они не знали, куда девать руки?

Она повторила своим странным голосом: «Они не знали, куда девать руки», потом быстро добавила:

– Потому что музыка обманывает скуку, и потому что она может сделать тебя счастливым.

– Но, мамочка, иногда твоя музыка грустная.

– Когда тебе грустно, она… она может остановить тебя… Она уносит тебя в мир, где…

Ее голос прервался, и Кайлу стало страшно.

– Где что, мамочка?

Она резко закрыла крышку фортепьяно. Кайл не любил, когда мама не заканчивала фразу и переставала играть. Он проследил, как она вернула на место салфетку и растение в горшке. Потом смахнула пыль с табурета, задвинула его под инструмент и сказала совершенно другим голосом:

– Идем. Твой отец скоро придет.

В такие дни мама шла на кухню, и маленький мальчик видел, что от ее легкости не осталось и следа. В ее руках, касавшихся разных предметов, больше не было нежности. Она нервничала и смотрела на свои часики. Потом бросала быстрый взгляд в окно. На часики. В окно. Кайл влезал на стул и пытался рассмотреть, за чем именно следит мамочка. Он видел только большой клен, протянувший свои ветви над их подъездной дорожкой. Может быть, мама видела что-то такое, что ее пугало? Может быть, она видела страшных мохнатых пауков?

– На что ты смотришь, мамочка?

Она не отвечала и шла накрывать на стол. Тарелки и стаканы ставились с максимальной точностью. Все должно быть красиво и безупречно. Когда мама не играла, она все время занималась хозяйством и меняла воду в цветах. Каждый день. Мама говорила, как важно хорошо заботиться о вещах.

– Если у тебя есть растение или животное, ты должен быть с ним вежливым. Кормить его, говорить с ним, гладить его. Ты должен ласкать его. Ты должен говорить ему, что любишь его. – Потом она неожиданно поворачивалась к сыну. – Ты обещаешь, что всегда будешь вежливым мальчиком, Кайл?

– Но… я вежливый, мамочка. Разве нет?

Мать либо не отвечала ему, либо говорила так отстраненно, что он понимал: она обращается не к нему. Она уже где-то далеко. Она смотрела на часики, и сын не понимал, почему ей так страшно. И почему она днями напролет носит эти солнцезащитные очки, и почему не хочет выходить на улицу, хотя погода стоит хорошая. И почему его спальня была на верхнем этаже дома, тогда как спальня родителей была на первом…

Кайлу было только пять лет. В пять лет ты понимаешь какие-то вещи… Но не все.

В пять лет никто не должен входить в спальню мамочки, потому что она не проснулась, и никто не должен видеть темно-красное пятно на подушке. Прямо под ее волосами.