Опасность для сердец - Барбара Картленд

Глядя в окно, Серина размышляла о том, что весенней порой из года в год Стэверли становится все краше. Зелень обильно покрытых росой лужаек поражала своей сочностью, а сирень – пышностью. Ветви сирени склонялись под тяжестью белых, розовато-лиловых и пурпурных цветов. Ракитник сверкал, выбрасывая фонтаны золотого дождя, а опавшие розовые и белые лепестки фруктовых деревьев охапками лежали на земле. Темную поверхность озера скрывали широкие и круглые ярко-зеленые листья водяных лилий, которые скоро расцветут и наполнят все экзотической красотой.

Серина всем сердцем так чувствовала красоту, что считала все вокруг частью ее самой. Ей казалось, что любовь к Стэверли вызывает особый трепет в ее душе и что она относится к этому уголку, как к живому существу.

– Мисс Серина, вам пора пить утренний шоколад.

Низкий, грубоватый голос заставил ее вздрогнуть и, тихо вскрикнув, она обернулась.

– Я замечталась, Юдора. Не слышала, как ты вошла.

Если голос Юдоры наводил страх, то ее внешность просто вызывала ужас. На первый взгляд она напоминала карлика, но, если присмотреться внимательнее, можно понять, что ее уродство не от рождения, а из-за болезни, которая скрутила все тело.

Голова нормальной величины казалась неимоверно большой по сравнению с ее крошечным иссохшим телом. Никто не мог сказать, сколько ей лет. Глубокие морщины, следы пережитых страданий, избороздившие лицо, окружали впалые глаза и продолжались от острого носа до линии рта. Ничто не ускользало от взгляда темных и удивительно живых глаз, которые часто выражали странные и необузданные чувства. В детстве Серина представляла душу Юдоры – неукротимую, стремившуюся вырваться из заточения в этом уродливом теле.

Серина знала Юдору всю жизнь. Эта маленькая женщина ни на минуту не расставалась с ней, потакая всем ее прихотям, любя слепо, почти с собачьей преданностью, и ревниво ее охраняя.

Девушка взяла чашку с шоколадом с серебряного подноса и села на широкий диван у окна.

– Уже одиннадцать? – вздохнула она. – А мне столько нужно сделать!

– Миссис Бистон попросила меня сообщить вам, мисс, если сэр Гайлс приедет сегодня вечером, мы не сможем подать к обеду жаркое.

– Ну как же, обязательно сможем, – ответила Серина. – Я велела заколоть барашка четыре дня назад. Он, кажется, так и висит нетронутый. Ты же знаешь, Юдора, сэр Гайлс очень любит барашка, и скажи миссис Бистон, пусть приготовит еще и печеного карпа под португальским соусом, двух давенпортских кур, фаршированных и тушенных в масле, немного супа на первое и фруктовый пирог на десерт. Обед будет не роскошный, но такой, какой обычно нравится отцу.

– А если сэр Гайлс не приедет? – спросила Юдора.

– Ну, я справлюсь с одной из кур, – улыбнулась Серина.

– Я передам миссис Бистон ваши распоряжения, – сказала Юдора.

– Да, пожалуйста, а потом возвращайся и помоги мне нарвать цветов. Те, что в большой вазе в холле, уже вянут.

Серина повернула голову в сторону окна.

– День такой чудесный, мне хочется в сад.

– У меня тяжело на сердце, – сказала Юдора.

Голос Юдоры всегда звучал странно и грубовато, как если бы какая-то неуправляемая внутренняя сила заставляла ее говорить.

– О, Юдора, почему? – спросила Серина.

– Не знаю, – ответила карлица. – Но этой ночью мне не спалось, я чувствовала, как к нам приближается черная туча.

Серина в испуге вскочила с дивана.

– Оставь меня, Юдора, я боюсь твоих слов. Много времени прошло с тех пор, как тебе снилось такое, и все же, когда ты так говоришь, я очень боюсь.

– Извините, мисс Серина, но я не могу не сказать о том, что чувствую... и знаю.

Юдора говорила задумчиво, почти печально.

– Да, я знаю, Юдора, дорогая, но как бы мне хотелось, чтобы ты не чувствовала таких ужасных вещей, не в такой день, как этот. Я хочу быть счастливой! Я счастлива! Отец скоро вернется, и помолимся Богу, чтобы его поездка в Лондон... – она не сразу нашла нужное слово, затем почти шепотом, тихо добавила, – не обошлась ему очень дорого.

Ее глаза блуждали по комнате. Комната, хотя и красивая, отличалась бедностью обстановки. Выцветшие прямоугольные пятна на стене и оставшиеся гвозди напоминали о висевших когда-то картинах.

Серина направилась из гостиной в холл, где также царила пустота и повсюду на стенах, обитых парчой, встречались выцветшие пятна. После ярко освещенной солнечным светом гостиной холл, казалось, утопал во мраке, что заставило девушку вздрогнуть.

– Ты пугаешь меня, Юдора. Передай миссис Бистон все распоряжения и принеси из спальни мою накидку. Лучше выйдем на солнце, чтобы не думать о твоих печальных предчувствиях.

– Прекрасно, мисс Серина.

Юдора присела в реверансе, который еще больше исказил ее сгорбленное тело; когда она шла по мраморному полу, каждый шаг отдавался странным звуком. Оставшись одна, Серина, сцепив пальцы рук, застыла, глядя на пустую стену над камином.

– О, пожалуйста, помоги ему выиграть, – прошептала она. – Пожалуйста, пожалуйста! И потом, нам уже нечего продавать.

Пальцы девушки сжались, как будто напряжение и сила, звучавшие в ее голосе, до боли стиснули их. Серина заставила себя повернуться к двери, быстро распахнула ее и сразу же ощутила поток согретого весенним солнцем воздуха. Дыхание ветра коснулось ее волос, она повернулась лицом к этому потоку, как бы надеясь, что он унесет все страхи и опасения.

Дверь выходила на длинную лестницу с каменными ступеньками, спускавшуюся к посыпанной гравием аллее, за которой располагалась каменная терраса, а та, в свою очередь, вела в огромный парк, окружавший поместье Стэверли. Могучие столетние дубы придавали парку величественность. Стая голубей пролетела в ясном небе. По озеру медленно и величаво плыли лебеди.

Как красиво! Какая красота! Но слова Юдоры заставили девушку потерять покой. Она боялась, очень боялась. Слуги всегда говорили, что Юдора колдунья, а Серина смеялась над их словами, тем не менее в глубине души она часто со страхом признавала, что это правда.

Юдора отличалась от обычных людей. Никто, например, не знал ее родителей. Дед Серины как-то вечером мчался в своей карете из Лондона в Стэверли с головокружительной скоростью, и при резком повороте лошади сбили женщину у обочины дороги, она попала под колеса. Он принес ее домой, в Стэверли, но на следующее утро несчастная умерла при родах. Тело ребенка было скрюченным в результате увечий, перенесенных матерью перед самым его рождением.