Мать и дочь. Синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов - Луиза Дегранж

В парижском кафе на Монмартре танцевали двое.

Он – голландец, знаменитый европейский специалист по королевским тюльпанам.

Она – американка, известный специалист по благородным розам Нового Cвета.

В паре им было чуть меньше века.

Он постарше.

Она помоложе.

Но прославленных селекционеров объединяла не любовная страсть за гранью климакса, а чувство соперничества на уровне цветочной пыльцы, тычинок и пестиков.

И еще – обоюдная привязанность к бальным танцам.

Сегодня ученая пара выбрала классическое танго.

Голландец знал американку давно, по чудесным работам, но в танце сошелся с ней впервые.

Американка же не могла отказать голландцу, который на этот раз занимал ключевой пост на традиционной Всемирной выставке цветов.

Председатель отборочной комиссии привел удачливую соперницу в свое любимое кафе под лирическим названием «Розовая шкатулка».

Хозяин кафе, когда-то, еще в двадцатом веке, выигравший городской чемпионат по бальным танцам, упорно сохранял в своем увеселительном заведении ритуалы и традиции события, принесшего ему сиюминутную боевую славу.

Престарелый, всеми забытый победитель каждый день героически являлся на инвалидной коляске в тесный зал, рассчитанный на редких посетителей, которых с каждым годом становилось все меньше и меньше.

Гаджеты, компьютеры и всеобщая интернет-зависимость убили в людях тягу к натуральному времяпровождению.

Теперь мужчины и женщины знакомились не в упоительном танце на дубовом паркете под заезженную пластинку, а в бесконечном виртуальном пространстве, насыщенном чем угодно, но только не ароматами духов и возбуждающими флюидами парфюма для бритья.

Хозяин довольно часто вынимал из древнего сейфа розовую шкатулку, в которой хранилась единственная золотая медаль, и демонстрировал всем желающим раритетную награду, свидетельствующую о его буйной и роскошной молодости.

Голландец и американка, выслушав короткий, но энергичный рассказ о решающем туре, выигранном за счет энергичного темпа и безукоризненности движений, решили порадовать старика.

На пятачке танцевальной площадки в четком ритме неутомимо и самозабвенно закружились двое немолодых, но темпераментных партнера.

Хозяин всплакнул, незаметно вытирая подслеповатые глаза коричневым носовым платком.

А за столиками местные пенсионеры тянули напитки разного градуса крепости и сопровождали волнительное зрелище добродушными комментариями.

Посетители не догадывались, что присутствуют при настоящем поединке между специалистом по тюльпанам и специалистом по розам.

Он танцевал хорошо.

Она – еще лучше.

Он шел в променадах неукротимо, стремительно и плавно, как акула в морских глубинах.

Она вилась легко, словно вьюнок вокруг жардиньерки.

Он вел партнершу, словно по узкой дорожке среди грядок с тюльпанами, точно и аккуратно, чтобы не задеть ни одного бутона, чтобы не колыхнулся ни один нежный лепесток.

Она кружила бедрами так виртуозно, будто проходила сквозь строй розовых кустов, ощетинившихся острейшими шипами.

Танго проходило без слов и обмена репликами.

Но не потому, что каждый был озабочен точностью выполнения танцевальных па. Для обоих это было делом привычным и давно выполнялось на автопилоте.

Оба думали о вещах, весьма далеких от танго.

Он знал, что интересует партнершу лишь как председатель отборочной комиссии.

Она же прикидывала, как бы получше начать обработку персоны, от которой зависело будущее дочери, ее дочери, Глории Дюбуа, аспирантки Луизианского университета.

Хозяин, благосклонно кивая в такт музыке, готовил критические замечания.

К великому сожалению городского чемпиона и умудренного знатока, танго было прервано задолго до финала.

Это дочь американки вышла на межконтинентальную связь.

Мобильник истошно заверещал в сумочке, висевшей на спинке стула, и прекратил танцевальную дуэль.

Специалист по тюльпанам поцеловал руку партнерши и тактично отошел к стойке бара.

Юный бармен, энергично встряхивающий шейкер в такт музыке, налил голландцу в бокал фирменный коктейль.

Специалистка по розам присела на плетеное кресло под алжирской пальмой.

Разговор в столь необычное время – нормальное для Парижа, но слишком раннее для американского Батон-Ружа, – явно сулил тревогу.