Унция надежды - Софи Джексон

Мысль покончить с собой впервые возникла у Макса О’Хейра в день похорон отца. Было пасмурное утро середины октября. Погода выдалась под стать событию. Ветер налетал на собравшихся, норовя ударить каждого по физиономии. Дождь лил не как из ведра, а как из прорвавшейся дамбы. Словом, погода была такая, что неисправимые оптимисты, призывающие радоваться любым проявлениям природной стихии, очень быстро бы заткнулись, поскольку только полный идиот может рукоплескать такому бардаку.

Макс следил за могильщиками, опускавшими гроб. Отец упокоился рядом с Хейзл О’Хейр – матерью Макса. Красивые золотые буквы на ее надгробии сообщали, что она погибла в двадцать шесть лет, когда торопилась на день рождения сына (Максу тогда исполнилось два года) и ее машина в лоб столкнулась с другой. Теперь у нее появился сосед. Сорокапятилетний Коннор О’Хейр капитулировал после полутора лет борьбы с раком поджелудочной железы, оставив Макса круглым сиротой.

И сейчас он недоумевал, как ему жить дальше и что вообще делать со своей жизнью.

Конечно, Максу по наследству перешла отцовская автомастерская – его настоящая школа, где он с горящими от восторга глазами постигал тайны укрощения автомобильных моторов. В их рев и рокот он вслушивался с таким же замиранием сердца, с каким более романтические личности внимают героическим балладам и сагам. Однако с тех пор, как отец заболел и больше не смог работать, все это потеряло для Макса прежний смысл. Стальные мускулы машин и рев моторов никуда не делись, просто у самого Макса изменилась шкала ценностей. Теперь его больше волновали результаты очередного сеанса химиотерапии и постоянно растущие цифры в счетах за лечение.

Сам отец не жаловался и даже не волновался по этому поводу. Когда Макс стал подыскивать приработок и дергаться из-за денег, он только улыбался. Говорил сыну, что жизнь слишком коротка и потому глупо растрачивать ее на пустяки. В этом был весь Коннор О’Хейр. Может, поэтому он спокойно, без срывов, воспринимал подростковые художества Макса. А того частенько доставляли домой на полицейской машине. Потом Макс попался на хранении наркотиков и был арестован. Через какое-то время – новый арест, теперь уже за угон машины. Помнится, Коннор лишь недовольно пожал плечами и сказал: «Ты найдешь свой путь в жизни. Твои проделки, сынок, – как ухабы на дорогах. Жизнь не везде кладет асфальт». От таких сентенций Макс лишь скрипел зубами, ощущая себя последним подонком.

По правде говоря, Макс сомневался, жизнь подкидывала ему эти ухабы или он сам их искал, как свинья грязи. Он толком не знал, почему раз за разом вляпывался в дерьмо. Может, от скуки? Многие подростки куролесили, бунтуя против жизни в родительской семье. Но на Макса никто не давил и ни к чему не принуждал. Отец как мог растил сына в одиночку. Макс с ранних лет действовал импульсивно, не задумываясь о последствиях своих поступков. Самым злейшим его врагом был он сам. Ему хотелось подражать отцу. Он стремился быть таким же сильным, справедливым и целеустремленным, как Коннор, однако все его попытки с треском проваливались.

Верный себе, Коннор доблестно сражался с болезнью, оставаясь мужественным до самого конца. Но его смерть не была смертью воина, и ее не окружал романтический покров. Коннор не шептал слов любви, не вспоминал об уроках жизни и не жалел о том, чего не успел сделать. Он и говорить-то уже не мог даже шепотом – рак добрался до легких и горла. Максу оставалось лишь наблюдать, как болезнь перемалывает отца. Грубоватая жизненная сила Коннора всегда восхищала Макса, вызывая уважение и зависть к отцу. Увы, прежнего Коннора больше не было. Осталась состарившаяся оболочка, которая однажды ночью просто прекратила свое существование. В последние недели Макс дневал и ночевал в отцовской палате, сидя возле постели Коннора.

Горе, охватившее Макса, было настолько глубоким, что он даже не плакал. Его глаза оставались совсем сухими. Казалось, утрата не только перекрыла ему слезные каналы, но и блокировала все биологические механизмы, заставляющие человека плакать. И это было куда дерьмовее, чем если бы он ревел без умолку.

Естественно, Макс не сражался со своим горем в одиночку. Рядом были друзья, которых он привык считать своей семьей. Друзья, готовые для него разбиться в лепешку. «Мы сделаем все, что в наших силах. Если тебе захочется поговорить, мы всегда рядом». Утром он не успевал вылезти из постели, как они уже приходили, готовые говорить и слушать. Макс, конечно же, ценил их заботу и поддержку, но их слова, подобно ветру, проносились и стихали. Что еще удивительнее – забота друзей все сильнее погружала Макса в депрессию. Его спутниками стали бутылка водки и кокаиновая дорожка, число которых только увеличивалось. Сидя в этом состоянии, Макс безучастно глядел на флакон с болеутоляющими таблетками, обнаруженный им среди отцовских вещей.

А ведь это было бы так просто, подумалось ему.

До чертиков просто.

И безболезненно.

Превыше всего Максу хотелось убрать из своей жизни боль.

А вот чтобы убраться из жизни… на это он не решился. Струсил, не желая даже себе признаваться в трусости. Картер – его давний и лучший друг – объяснял это по-другому. Максу было всего двадцать лет. Целая жизнь впереди. Все теряют родителей. Надо жить дальше. И Макс жил дальше. Жил как умел. Как жилось. Пил не просыхая, трахал женщин, совал нос в дела, которые его вообще не касались. Стал приторговывать наркотиками. В него стреляли, его арестовывали, выпускали под залог или поручительство… и все повторялось.