Happy End для девчонок - Евгения Ярцева

Просто невероятно, какими непохожими могут быть люди из одной семьи! Вот, к примеру, мы с сестрой. Нет, внешне-то мы похожи. Даже чересчур! Обе светло-русые, зеленоглазые, с завитками на висках, длиннющими ресницами, вызывающими всеобщую зависть, чуточку вздернутыми носами и крошечными ямочками на подбородках. В школе нас вечно путали – меня называли Катей, а сестру Дашей, при том что все наоборот: я Даша, а она Катя. И до сих пор у нас иногда спрашивают, не близнецы ли мы, хотя сестра старше меня на два года. Чтобы с лихвой искупить это необычайное сходство, природа наделила нас прямо противоположными характерами: ни дать ни взять, небо и земля. Кто из нас небо, а кто земля, совершенно ясно. Я, по мнению сестры, только и делаю, что витаю в облаках, а она, по моему глубокому убеждению, до ужаса приземленное существо. В детстве, когда мы гуляли на детской площадке, она безвылазно торчала в песочнице, а я взбиралась на самые высокие горки. Она читала исключительно познавательные книжки, я – сказки и фэнтези. Она хотела стать геологом, чтобы изучать земную кору и ядро, а я мечтала о творческих занятиях, вроде разрисовывания небоскребов радужными граффити, и экспериментальных полетах на дирижабле.

Теперь же мы диаметрально расходимся в вопросах личной жизни. То есть во всем, что касается отношений с противоположным полом. О его представителях я предпочитаю судить по первому взгляду. И это никакой не заскок, как твердит сестра, а научно обоснованная позиция. Я когда-то где-то прочитала, что впечатление о человеке на девяносто с лишним процентов формируется за первые две секунды. Если впоследствии оно и изменяется, то не больше, чем процентов на пять-десять. Недаром же бывает любовь с первого взгляда! И я, опираясь на сугубо научную теорию, бросаю вокруг себя как можно больше взглядов, чтобы не проворонить настоящую любовь; а пока ее нет – чтобы не упустить потенциальных поклонников, которых у девушки моего возраста должно быть несколько. Это мое жизненное кредо! У сестры кредо, естественно, разительно отличается от моего. Хотя она тоже не против настоящей любви. Но только на словах! Ведь на первых двух курсах университета она не завела ни одного даже самого захудалого ухажера. А у меня их уже в одиннадцатом классе было целых два, и на выпускном вечере я по очереди танцевала то с одним, то с другим. Честно признаться, я пребывала в восторге от своей популярности, а сестра тем временем пилила меня за непостоянство и легкомыслие. Ну да, может быть, я и впрямь чуть-чуть легкомысленна… И, увы, непостоянна. Что ж поделать, если я интересуюсь одновременно несколькими кавалерами. Да и как выбрать кого-то одного, если каждый по-своему симпатичен и в каждого можно влюбиться, пусть слегка и ненадолго? Что касается сестры – думаю, она влюбиться попросту неспособна. Чтобы сформировать мнение о человеке, считает она, двух секунд недостаточно. На это нужно ухлопать минимум два года, а лучше – лет пять. Поскольку к людям она относится страх как разборчиво, первые десять кандидатов, на каждого из которых уйдет по пять лет, наверняка будут отметены как неподходящие. Двигаясь такими темпами, она, возможно, выйдет замуж в пенсионном возрасте. Да и то если подсуетится. Но, учитывая то, что она против суеты в любом деле, замужество ей вообще не грозит.

Поскольку я намерена спасти ее от незавидной участи старой-престарой девы, а она, в свою очередь, полна решимости удержать меня от несчастного-пренесчастного замужества, мы без устали спорим, спорим и еще раз спорим… Лишь в одном мы согласны: что нам чертовски повезло с мамой.

Наша мама – гениальная женщина. Она никогда не ругала нас за то, что мы перепачкались, гуляя на детской площадке, что разбили нечаянно чашку или блюдце, что-нибудь пролили или рассыпали. Я даже не помню случая, чтобы она повысила на нас голос. К тому, что обыкновенные люди считают проступками, она относилась с эпическим спокойствием, как бы говоря: «У каждого из нас есть неотъемлемое право на ошибки, которое окружающие обязаны уважать». Если же мы совершали нечто, что в ее глазах действительно было «проступком», она осуждающе молчала и не смотрела в глаза. Этого молчаливого осуждения мы боялись больше, чем любых наказаний. И просто из кожи вон лезли, чтобы ей угодить. Ненавязчивая просьба сходить в магазин или вымыть посуду выполнялась мгновенно; мы с сестрой даже ссорились за право исполнить мамино поручение. В обязанности нам вменялось быть дома в обеденное время, ровно в три. На мамин негромкий оклик «Обед на столе» мы являлись как пожарные по сигналу тревоги. Правда, не только ради того, чтобы проявить дисциплинированность, – еще и потому, что мама на редкость вкусно готовила. Бывало, загулявшись после школы или по выходным с подружками, я поздно спохватывалась и прибегала домой, когда от обеда уже не оставалось и следа. Но маме не приходило в голову меня отчитывать, равно как и суетиться, чтобы по второму разу состряпать для меня обед. «Сама возьми что-нибудь из холодильника», – роняла она беззаботно. Но вообще-то забот ей с нами хватало. Только она моталась с нами по поликлиникам, магазинам одежды и школьной формы, будила нас по утрам и проверяла наши уроки, водила нас в кружки макроме, художественной гимнастики и бальных танцев, читала нам вслух, ходила на родительские собрания и школьные утренники. Когда она появлялась в школе, мы с сестрой гордились нашей мамой – самой красивой, самой умной, самой элегантной. А ей про нас со всех сторон пели дифирамбы о том, как приятно с нами общаться, какие мы культурные, тактичные и воспитанные. Мы с сестрой недоумевали: разве нас кто-то воспитывает? Но, видно, мама владела искусством невидимого, тайного воспитания.

Зато папа к нашему воспитанию вовсе не прикасался. Он был не прочь с нами побеситься или погулять на детской площадке, после чего мы возвращались домой особенно грязными; но никогда не был в курсе, получили мы двойку или пятерку, какие медицинские справки нужно принести в школу и что задали на завтра по математике. Львиную долю свободного времени он уделял не нам, а маме – и, кстати, уделяет до сих пор. Каждый вечер они отправляются в кино, в театр, в ресторанчик – или просто прогуляться по вечернему городу. Странное дело: когда взрослые присутствовали дома, мы с сестрой частенько ссорились и даже дрались; но, оставаясь по вечерам одни, вели себя как две кроткие овечки, которые друг в дружке души не чают. И несут ответственность за то, чтобы дома в отсутствие взрослых все было в полном порядке. Наверное, так действовало мамино тайное воспитание!

А сейчас, когда мы повзрослели и никто уже не воспитывает нас ни тайно, ни явно, я решила самостоятельно дополнить воспитание сестры. Я как раз заканчивала выпускной класс, а сестра – второй курс университета. Ну на что это похоже, скажите на милость, а?! У человека старость на носу – вот-вот стукнет двадцать, – а он… то есть она, Катя, и думать не думает о том, чтобы завести парочку-другую головокружительных романов!.. Итак, я взялась за дело засучив рукава. И перво-наперво отправилась вместе с сестрицей на университетскую дискотеку, проходившую в каком-то Дворце культуры. Точнее, сама ее туда повела. А если быть совсем точной – потащила как на аркане. Под благовидным предлогом: дескать, уж больно мне охота поглазеть на ее однокурсников. Но за предлогом крылся тайный план: а) коварный, б) беспроигрышный. Состоял он в следующем: я наметанным взглядом окидываю сборище студентов, выбираю подходящих кандидатов на роль ухажеров для сестрицы и потом вроде как между делом их расхваливаю: они, мол, сразу бросились мне в глаза, с первого взгляда видать – стоящие кадры. Принцип рекламы! Ведь когда какая-нибудь эффектная знаменитость в телевизоре пьет кофе или кладет в банк деньги, люди волей-неволей захотят купить тот самый кофе и валом повалят в тот самый банк – чтобы почувствовать себя столь же знаменитыми и эффектными. Конечно, сама я пока на знаменитость не тянула, но в своих рекламных способностях не сомневалась. Как и в том, что сестра попадется на удочку и невольно заинтересуется однокурсниками, которых я разрекламирую. Правда, на самой дискотеке промыть сестрице мозги не получилось: как только начались танцы, меня наперебой стали приглашать. И я так затанцевалась, что чуть не забыла о великой цели, с которой сюда явилась. Зато когда мы возвращались домой, я забросила штук пять, а может быть, семь (точно не помню) удочек: от души расхвалила всех тех, с кем мне довелось потанцевать. И стала с нетерпением ждать, пока сестра клюнет.