Рыбка в солнечной воде - Ирина Алпатова

Что, черт возьми, случилось с ее ногами? Лера выбивалась из сил, пытаясь сделать хотя бы шаг по вязкому песку, и не могла. Митина спина серым пятном маячила впереди, и пятно это становилось все меньше и меньше. Нет, она не хотела, не могла остаться на берегу один на один с ледяным штормящим морем. И тяжелые низкие тучи, они того и гляди придавят Леру к земле. Она должна догнать мужа…

Митя! Язык не слушался ее, проклятый песок забился в горло и не давал дышать. Все, еще секунда, и она никогда не увидит Митю, мерзкая зыбь под ногами засосет ее безвозвратно. И тогда Лера сделала, в сущности, невозможное – бросила вперед и вверх свое тяжелое непослушное тело и… полетела… Какая-то тряпица, ах да, жалкая лягушачья шкурка, соскользнула с ее тела, и оно стало невесомым. Набухшие злобой тучи остались далеко позади, а Лера летела, летела, все выше, выше… Господи, какое счастье!

Но как же Митя?! Он же остался там, внизу! И Лера, совершенно голая, неслась над землей, и все смотрели на нее! Тело вдруг снова стало наливаться тяжестью, и Лера камнем упала прямо на серые плечи мужа, больно ударившись о них виском. Ну и пусть! Она крепко обхватила руками податливую плоть и…

Это была подушка. Да-да, всего лишь подушка в дурацких розовых цветочках, а Лера лежала, зарывшись в нее носом. И хотя лютики-незабудки пахли Митькиным лосьоном, Лере этого было безумно мало, она хотела его всего целиком, сейчас, немедленно!

Значит, ей все приснилось, но вот боль в виске была абсолютно настоящей, и Лера не без труда приподняла тяжелую голову. Так вот обо что она так качественно треснулась – сотовый телефон, не подающий признаков жизни. Как сей предмет оказался на Митькиной подушке? Лера потерла ушибленное место, и это, похоже, помогло – она стала кое-что припоминать…

В их крошечный театрик с отнюдь не крошечным названием «ГелиосАрт» Лера ворвалась подобно тайфуну, рискуя развалить его как карточный домик.

– Здрасте, Семен Семеныч! – Она пронеслась мимо вахтера точно чемпионка по слалому.

Еще вполне крепкий старикан чуть не подавился чаем.

– Тьфу ты, все углы посшибает! – Он поставил на стол надколотый с одного краешка бокал, отер губы и грозным голосом прогремел вслед нарушительнице: – В следующий раз не пущу после звонка!

«С днем рождения, Лера! Завтра придешь с родителями…»

Антон Фомич, худрук театра, пардон, их главреж, пришедший в «ГелиосАрт» полтора года назад, приволок с собой громоздкий письменный стол, портреты театральных гуру, табличку «главный режиссер» и – внимание! – железную дисциплину. Стол занял почти всю площадь малюсенького кабинетика, табличка украсила давно некрашенную дверь, портреты гуру разместились на стенах коридоров. Все оставшееся пространство заполонила дисциплина.

И вот теперь Лера опаздывала. «Живете ближе всех и всегда оказываетесь в последних рядах», – непременно приврет Фома. Не всегда, а очень редко. Не особенно тонкий намек на «последние ряды» Лера вообще старалась пропускать мимо ушей. Но на сей раз она и в самом деле опоздала, позорно проспала, да еще репетиция в костюмах!

Едва не сорвав с петель дверь, Лера влетела в опустевшую гримерку, которую делила еще с шестью актрисами, и, скуля и приплясывая от нетерпения, стащила с себя одежду. Лерин, с позволения сказать, «костюм», в одиночестве висевший на плечиках, выглядел еще ужасней, чем в небольшой компании таких же убогих собратьев.

Где, ну где, скажите на милость, у этой бесформенной тряпки «перёд»? Лера отыскала его лишь с третьей попытки и, путаясь в немыслимых лоскутах, напялила зеленую хламиду. Взглянула на себя в зеркало и поморщилась – само собой, ее смуглое лицо тут же приобрело нежно-салатовый оттенок, но на него времени не оставалось. Ужас, «совсем как огуречик зелененький он был». Волосы подколоть, чтобы не лезли в глаза, туфли на шпильках долой, она наденет их перед выходом на сцену. Телефон… нет, в складках этой тряпицы не спрячешь даже блоху, и вообще, нельзя сейчас думать о Митьке. Вперед, Гришина!

Ух, показали бы ей тот, кто придумал эти узкие коридоры, к тому же готовые завести тебя черт знает куда! Лера помчалась к цели по очередному полутемному аппендиксу, время от времени задевая за стены. Она, и не оглядываясь, знала – Константин Сергеевич Станиславский и компания провожают ее укоризненными взорами. Возможно, кто-нибудь из них даже качает головой: «Эх, Гришина, Гришина…»

Плюгавенькая тень проворно метнулась чуть ли не из-под ног Леры, уступая дорогу, и распласталась по стене серой кляксой. Светочка Коробкина, моль бледная… Кажется, Лера все-таки задела ее плечом, потому что моль придушенно пискнула. Плевать… пять секунд – и шар в лузе!

Нет, перед «лузой» Лера все-таки притормозила, вдохнула-выдохнула, чтобы справиться с чуть сбившимся дыханием, пригладила волосы и надела туфли. Оставался совсем пустяк – перевоплотиться в бестелесного призрака, что Лера и попыталась сделать: осторожно приоткрыла подло скрипнувшую дверь и, пригнувшись, шмыгнула внутрь, стараясь не стучать каблуками.

С первого взгляда стало очевидно, что все ее усилия были напрасны – в этот день закон подлости работал вовсю, и Фома решил начать как раз со сцены с «инфузориями». Интересно, он уже успел высказаться по поводу отсутствия одной из них? Раз так, Лера, больше не таясь, процокала на положенное место и улыбнулась. Никому конкретно, а всем, кто сейчас на нее смотрел.

Фома, сидевший в своем излюбленном пятом ряду, оживился и радостно вопросил:

– Ой, кто это? Неужели сама примадонна? Все-таки решили почтить своим присутствием нас, убогих?

– Да вот, решила, – это был ответ как ответ, но Лера получила за него ощутимый пинок пониже спины, означавший только одно – «заткнись»!

Не будь у нее отличного чувства равновесия… Лера не полетела головой вперед, а лишь переступила своими высоченными шпильками и быстро-быстро оглянулась на новоявленного суфлера Микаэлу Мальцеву, бросив ей многообещающий взгляд: «Ну, Мика, погоди!» Потом снова обезоруживающе, как ей хотелось верить, улыбнулась Фоме, то есть всему пятому ряду.

Пожалуй, в одном Мика была права – продолжать в том же духе все-таки не стоило. Поэтому Лера опустила ресницы, скорбно поджала полные губы, разыграв этюд «молчание ягнят». Судя по тому, что Фома не стал углубляться в якобы расспросы, молчание получилось вполне удовлетворительным.

Итак, человек, которого она любила, уходил, ни разу не оглянувшись, совсем как в предутреннем сне. Ему не нужна была жалкая зеленая инфузория, про ее любовь он ничего не знал, да и знать не хотел…

– Стоп! Гришкина, вы что делаете?! Вот что? Вы? Сейчас? Делаете?

– Я?! – После яркого света, бившего Лере в лицо, темнота зальчика казалась бездонной, и она никак не могла в этой темноте выловить взглядом Фому. Красно-желтые пятна – пожалуйста, их она видела в огромном количестве, а главрежа – нет. И от этого ее смятение только усилилось.